Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза | страница 36
И опять ответом ему послужила дробь ударов по клавишам.
«Что за вздорный, противный старик, этот Антон Павлович!» – раздражаясь все больше, возмутился Антон Павлович, и ему очень захотелось укусить себя за ухо.
Антон Павлович тем временем продолжал напряженно работать. Страницы вылетали из его печатной машинки за страницами, вылетали десятками, вылетали целыми пачками. Никто не заправлял листов, но они откуда-то появлялись сами.
На ноги Антону Павловичу падали, шурша, бумажные листы. Бумажные листы устилали пол клетки, и постепенно этот странный бумажный ковер делался все выше и выше.
Антон Павлович посмотрел вниз. Бумажный листопад уже полностью скрыл под собою его ботинки, скрыл до половины письменный стол, напряженно работавшего Антона Павловича и самого Антона Павловича.
«Если этот дурак не остановится, – со страхом подумал про Антона Павловича Антон Павлович, – мы оба погибнем в этих бумагах! Просто задохнемся в них, как цыплята, вот и все!»
Антон Павлович тревожно постучал себе по голове кулаком.
В ответ раздалась дробь ударов по клавишам.
Тогда Антон Павлович наклонился и поднял один из листов. И вот тут его охватил настоящий ужас. Только что выскользнувший из машинки, полностью отпечатанный Антоном Павловичем лист оказался совершенно пуст. Пуст, как титульный лист. Пуст, чист, бел и страшен.
«Может быть, – похолодев, подумал Антон Павлович, – это только один такой лист мне попался? Нужно взглянуть еще».
И Антон Павлович наклонился и взглянул еще. И еще. И еще, еще и еще – все листы были одинаково пусты.
Антон Павлович продолжал напряженно работать.
Белые листы формата А4 шуршали и, шурша, втягивались в ужасную копировальную машину.
И снова, опять и опять выползали из нее совершенно чистыми.
Наконец от двух Антонов Павловичей остался только один. Голова стоявшего Антона Павловича с ужасом хлопала глазами из бумажных барханов. Сидевшего Антона Павловича уже давно не было видно из-под бумажных слоев.
И только откуда-то снизу, со дна клетки, раздавалась приглушенная бумагой барабанная дробь ударов по клавишам.
И тогда Антон Павлович закричал и стал вырываться. Он кусал листы зубами, вырывал из листов руки, вертел плечами, топтал ногами и рвал, рвал с ненавидящим душераздирающим стоном бумажные листы…
Нескоро заметил Антон Павлович, что в клетке сделалось гораздо свободнее.
Порванные в клочья листы уже не лежали сверху донизу стен плотным прессом, но встревоженными мотыльками метались по комнате.
