Мои посмертные воспоминания. История жизни Йосефа «Томи» Лапида | страница 62
Это был невинный роман двух детей, длившийся более двух лет. Она ждала меня по вечерам у входа на базу, и мы отправлялись гулять, держась за руки, до шоссе и обратно. Или забирались на водонапорную башню и усаживались на ее бетонный край, наблюдая за раскинувшимся перед нами городом. Сверху Афула выглядела почти красивой.
Самое большое наше приключение произошло после того, как пришло письмо от моего дяди Пали, в котором он сообщил, что на провезенные в контейнере деньги взял в аренду небольшую гостиницу в Тверии, и приглашал меня приехать в ближайший свободный вечер. В ту же субботу Хаве удалось достать два велосипеда, и мы отправились в Тверию. Мы провели там выходные, изображая Грету Гарбо и Джона Берримора в фильме «Гранд-отель».
Но самой привлекательной чертой Хавы (которая позже стала известна как профессор социологии Хава Этциони-Халеви) было то, что она была абсолютной израильтянкой. Как и любая другая девушка, Хава стремилась познакомить своего друга-солдата с завидующими подружками, и я оказался в окружении девушек, бросавших на меня смущенные взгляды, болтавших и хихикающих, в то время как я безуспешно пытался понять их быстрое щебетание на иврите. Благодаря Хаве я узнал, что такое «святая троица»: фалафель, салат и газировка, от нее я впервые услышал о политике и высшем образовании, она переводила для меня с иврита книги, которые я не мог одолеть сам, читала вслух заголовки статей в газетах и впервые дала мне послушать песню молодой израильской певицы Шошаны Дамари под названием «Анемоны». Я не знал, что такое анемоны, но песня мне понравилась, и певица тоже.
Она говорила, а я слушал (признаюсь, это был последний случай таких взаимоотношений в моей жизни) и не мог наслушаться. Мои югославские друзья все еще томились в языковой клетке, а я уже вырвался на свободу, в мир настоящих израильтян.
Капитан Шехнер, который по-отцовски наблюдал за нашим романом, усмотрел возможность, которую сам же и реализовал, – когда подошел срок моей демобилизации (в то время срочная служба длилась два с половиной года), он уговорил меня остаться еще на полгода сверхсрочно, чтобы скопить немного денег. Я подписал контракт и сделал большой шаг вверх по лестнице армейской иерархии, получив звание младшего сержанта.
Мои югославы расставались со мной со слезами на глазах. Каждый пошел своей дорогой. Барран уехал в кибуц и женился на красавице-еврейке из Йемена. У них родились пятеро детей, а потом тринадцать внуков, Мато-большой стал сутенером во Франкфурте, Мато-маленький уехал в Аргентину и разбогател, Оскар работал на сахарном заводе, остальные тоже как-то устроились. Общались мы довольно редко, но один раз в году, в праздник Суккот, обязательно собирались в лесу Бен-Шемен вместе со всеми, кто приплыл на «Кефале», с их детьми и внуками. Кто-то доставал аккордеон, и начинались головокружительные танцы, на мангале жарились толстые колбаски, по рукам ходили бутылки золотистой сливовицы. В течение всего года я был венгром – после писателя-юмориста Эфраима Кишона, пожалуй, самым известным в Израиле, – но раз в году, во второй половине дня, становился настоящим югославом.