21 июня 1573 г. Италия.
Около полудня в монастыре поднялось легкое волнение. Монахи подходили к настоятелю и что-то тихо сообщали ему. Наблюдая из своего окна странное поведение монахов, Бернар отправил помощника выяснить, что происходит. Антуан вернулся довольно быстро и весело сообщил:
– Монахи не знают, что им делать. В монастырь пришла дама и просит вашей аудиенции.
– Что же их удивляет? Я давал аудиенцию многим дамам.
– Им не хочется обижать вашу гостью, и в то же время еще не было случаев, когда женщина входила в мужской монастырь через парадные ворота.
Бернар пренебрежительно махнул рукой:
– Она что, не может подъехать к черному ходу?
Бернар выглянул в окно. Возле огромных монастырских ворот стоял белый паланкин. Пока монахи, дежурившие у входа, препирались с носильщиками, вдоль кипарисовой аллеи, ведущей к монастырю, важно прохаживалась Бланка, сверкая драгоценностями на ярком солнце.
– Антуан, спросите у настоятеля, сможет ли он впустить ее, или мне придется ехать в город.
Спустя какое-то время Антуан вернулся в сопровождении Бланки. Оставив ее наедине с Бернаром, он удалился. Оценив дорогой наряд, надетый красавицей по столь важному случаю, Бернар вместо приветствия сухо спросил:
– Что привело вас ко мне, мадам?
Бланка спокойно окинула его холодным взглядом и сказала:
– Мне нужна ваша помощь.
– Де Монбар отказывается возвращать Распятие?
– Да.
Бернар прошелся по комнате. Что-то недосказанное было в словах этой надменной женщины.
– Что-то подсказывает мне, что дело вовсе не в этом.
Бернар с сожалением подумал, что потребовалось четыреста лет, чтобы эта горделивая красавица решила, что он может быть ее покровителем. Гостья помолчала немного, потом решилась на откровенность.
– Раньше я могла добывать сведения как наперсница молоденьких придворных дам или любовниц королей, но сейчас все меняется. Дамы стали более осмотрительны и уже не делятся так откровенно ни своими секретами, ни тайнами государств.
Бернар одобрил:
– Это весьма разумно с их стороны.
– Да, но плохо для меня. Государственные тайны живут в мужских постелях, а мне уже сорок два. Даже кардиналы предпочитают монахинь лет пятнадцати, не говоря уже про царственных особ.
