– А у меня Оксана была, – начала было Аэлита Федоровна, но не успела договорить, как Скворцов тут же перебил ее:
– Надо же, мам, и у меня Оксана была. Я даже догадываюсь, кто ее ко мне направил…
– Кто? – невозмутимо поинтересовалась Аэлита.
– Ну, может быть, ты? – продолжал ерничать Олег. – Подожди-ка догадаюсь… Или это она сама додумалась, у кого ключи взять?
– И что такого?! – возмутилась Аэлита Федоровна. – Мне что же, с ней надо было весь день просидеть?! У меня, между прочим, тоже дела.
– Ну это понятно. Причем знаешь, какое у тебя самое главное дело?
– И какое же?! – проглотила наживку Аэлита.
– А такое! – рявкнул Скворцов. – Твое главное дело – лезть не в свое дело!
– Так я хоть этим занята! – не спасовала Аэлита и, пользуясь своей материнской неприкосновенностью, накричала на сына: – А ты чем?! Чем ты занят в своей берлоге? Живешь, как кулугур. А ведь ты не больной. Тебе бы строить, а ты все рушишь: семью развалил…
– Я развалил?! – задохнулся от возмущения Олег.
– Ты!
– Да если хочешь знать, у меня ее и не было. Ни с тобой, ни с ней…
– Ты меня, Олежка, не осуждай, – резко сменила тон Аэлита Федоровна, отчего ее речь зазвучала проникновенно: – У тебя на это прав нету. И потом – я-то хоть пыталась, а ты что сделал? Ты даже любовь свою удержать не сумел, хотя все для этого было… Но ты же гордый!
– Да, я гордый.
– Да не гордый ты. Трус ты. Все боишься, что тебя на смех поднимут, оттолкнут. Как же ты это переживешь-то, бедненький?! А по мне, так лучше уж пусть в глаза смеются, чем за спиной… Во всяком случае, будешь понимать, в какую сторону топать. А иначе – маяться: «А если бы?», «А вдруг?», «А может, так», «А может, сяк…»… Не хочу я тебе такой жизни, сынок. Жалко мне тебя. И себя жалко… Время-то уходит, а ты как держал меня за дуру, так и держишь. Так ведь?
Скворцов промолчал и, немного поколебавшись, отключился. Он, правда, готов был подписаться под каждым произнесенным матерью словом, но для того, чтобы сказать об этом вслух, нужно было избавиться от трусости. А как? Как можно избавиться от того, о чем ты много лет просто не подозревал?! Но ведь если поразмыслить, рассудил Олег, то вся его жизнь есть не что иное, как борьба с ней, с этой трусостью, ради которой он когда-то выбрал карьеру военного. Все, догадался он, и охота, и рафтинг, и прыжки с парашютом, и горные лыжи, все было, так или иначе, посвящено ей и называлось экстремальными видами спорта. Участие в них способствовало осознанию собственной мужественности, силы и выносливости, упрощало общение с «боевыми» товарищами, составляло основу его досуга, давало ощущение исключительности, но от этого внутренней уверенности почему-то не прибавлялось, потому что не формировалось той внутренней смелости, которая дает человеку безусловное право на ошибку и заставляет двигаться вперед, к намеченной цели. И эта цель, вдруг осенило Скворцова, оказывается, не имеет ничего общего с обязательным набором черт, характеризующим состоявшегося человека. Это не квартира, не машина, не яхта, не отдых в элитном отеле, это даже не сто сорок восьмой прыжок с парашютом и уж тем более не тридцатый по счету охотничий трофей. Эта цель нематериальна, она не исчисляется понятными человеку единицами измерения – квадратными метрами, рублями, долларами, единицами, десятками. О том, что она достигнута, нельзя понять по внешним приметам. Но зато обнаружение в самом себе таких чувств, как спокойствие, радость и благодарность, должно стать подтверждением того, что через какое-то время придется определять новую цель, потому что прежней больше не существует.
