Боже, какой же у нас, пишущих, недостаток страшенный – еще и устно метать бисер. Ладно – письменно – не все же свиньи, но устно? И где? Кому? А главное – о чем? Я уж не говорю зачем.
– Ну кто поверит, что в Госбезопасности бьют? Сейчас мы – другие. Да и потом, у нас есть наш суд, который не чета буржуазному. Подавайте, если мы в чем-то не правы.
– Кстати, один мой коллега пытался это сделать, – попробовал я возразить, – вы ему выбили ребра и сломали зубы, будто одно растет из другого. Но ваш, я подчеркиваю… И ваш суд не поверил ему. Тогда он показал рентгеновский снимок, заодно «вскрыв свою черную подпольную суть – анфас и в профиль», отчего прямо аж взвизгнули в суде – не могли сдержаться. И когда справились со своими эмоциями, сказали: «Ну что ж, вполне фотогеничное ребро, но оно не ваше. Вы – жалкий жалобщик и клеветник в придачу и, значит, бесхребетный человек. А у бесхребетного человека не может быть ребер. Вы лучше скажите – как у вас с головой? Теперь она, небось, только для шапки годится?!»
Но гляжу – он опять заглотнул свой голос на нужную высоту. И продолжал как ни в чем не бывало:
– Крайность всегда нежелательна. А вы не хотите нам помочь, чтобы обойтись без нее? Мы не можем допустить, чтобы вы безнаказанно смеялись над нами, да еще через враждебные нам рупора. Обхохатывать нас мы никому не позволим.
– Берите рупор в руки и обхохатывайте нас. Кто вам мешает?
– Мы слишком серьезным делом занимаемся, чтобы еще иронизировать по поводу своих подследственных. Вот что – есть выход! – вскричал он…
Границы Советского Союза настолько протяженны, что можно наверняка найти тысячи тысяч выходов, тоже мне удивил.
– …Уезжайте-ка подобру-поздорову! Скатертью дорожка! – И он сложил свои пухлые ладошки клином, как бы намекая, что самолет – самый лучший в этом случае способ убраться восвояси. Ногти его отливали синевой, будто и впрямь разрезали небо.
– То есть – катись на все четыре стороны? – переспросил я, прямо-таки не веря такому подарку.
– Вы же, кажется, еврей, вам сам Бог велел ехать в Израиль (все-то вам евреями кажутся).
– Трудно еврею вырваться из СССР в Израиль, – говорю я ему, – но когда он туда приезжает – ему уже ехать дальше некуда. А куда девать инерцию? Я же не в состоянии буду остановиться. Столько лет сидел на цепи и нате – приехал. И потом, там еще не решили – должен ли Израиль быть и лучше, и гибче (египче), а Египет – израильче? Нет, это тоже не выход, – разочаровал я его, – хотя это и очень заманчиво – сорваться с цепи.
