– Привет!– радостно улыбается мне подруга, но я слышу шум подводного течения в ее голосе. – Какая встреча!
– Познакомьтесь: Слава. Виолетта.
– Очень приятно. Лучи голубых и синих глаз перекрещиваются.
– А я вас где-то видела.
– Я не впервые это слышу,– лукаво улыбается Слава.
Они что, флиртуют?!
– Ну, ладно. Не буду вам мешать.– она чуть приподнимает бровь, обращая ко мне эти слова.
– Но не оправдываться же мне прямо здесь. Она уже повернулась спиной в черной шелковой блузе и внезапно…
– А я вспомнила! Леся, он же играл в спектакле! Или это были не Вы? В «Идеальном муже»?
– Я.
– Ага! Леся, а ты сказала, что никого не знаешь!
Я краснею, по-моему, до самых пяток.
– Извините, мне нужно выйти.
Я еще стараюсь сохранить непринужденный вид, но сердце колотится, точно перфоратор. Почему-то вместо туалета я спускаюсь вниз, в крохотный зальчик у лифта. Реальность оказывается постыднее сна. Чувствую ладонь на плече.
– Ты что?– почти шепчет он мне в ухо. Я оборачиваюсь.
– Я была на твоем спектакле. Это была я.
Он пожимает плечами и садится за круглый, точно кукольный, столик.
– А почему не сказала?
Официантка делает попытку приблизиться, но Слава останавливает ее жестом. С обворожительной улыбкой.
– Пока ничего.
Смотрит на меня.
– Слишком много чести. С чего я должна тебе говорить?!
– Ясно.
Мы молчим. Напряженно молчим. Ротик на замочек… Почему он молчит! Почему не поможет мне снова обрести почву под ногами… Тимур бы обязательно задал нужный вопрос. Тот, что плавит лед и помогает душе оттаять.
– Ну, ладно. Расскажи, как дела. Чем занимаешься?..– Слава закидывает ногу на ногу и скрещивает пальцы вокруг коленной чашечки.
– Я вообще-то пришла не светские разговоры вести.
– Тогда объясни, зачем ты пришла,– тон его язвительно-сладок.
– Ни за чем. Дурацкая идея. Извини, что потратила твое время.
Я поднимаюсь, железные ножки стула противно скрежещут по шершавой плитке. Скорей бы исчезнуть отсюда и все забыть.
– Было больно?
Тихий, едва уловимый звук. Оборачиваюсь.
– Что?
– Когда я ушел, тебе было очень больно?– лениво, точно от нечего делать, тянет он, рассматривая собственные пальцы, отбивающие дробь по столу.
– Много чести!– хочу насмешливо фыркнуть я. И вдруг слышу строгий голос Тамары у себя в голове: «Открой рот!»
– Очень,– тихо произношу.
Он поднимает на меня глаза. И я думаю о си-бемоле: не веселая и не грустная нота; и веселая, и грустная одновременно. Нота соловьиной трели.
– Каждый раз, когда ты уходил, мне было очень больно. Даже не представляешь, как.
