– Она не слышит музыку,– огорченно качала головой тренер.
– Ты не слышишь музыку,– будут саркастически улыбаться педагоги в институте культуры. –Как ты собираешься танцевать?
А дело было в том, что между мной и музыкой стояло одно непробиваемое препятствие: страх. Он вырастал с первыми аккордами мелодии и натужно шипел мне в ухо: «Ты не слышишь музыку. Не слышишь…не слышишь…» и я, леденея от ужаса и стыда, проваливалась в черную дыру без звуков. Потребовались немало времени и усилий, прежде чем я научилась-таки слышать. Я победила чудовище, потому что хотела его победить. ОЧЕНЬ ХОТЕЛА.
Когда Виту пригласили в сборную страны, у меня случился шок. Не такой шок, от которого впадаешь в ступор или падаешь в обморок, а такой, о котором никто, кроме тебя не знает. Такой, который медленно иссушает, а потом начинает выжигать в груди пустоту. Мир становится бесцветным и безвкусным. Не то, чтобы я надеялась достичь таких высот. Никогда. Но одно дело– завороженно смотреть на тех, кто ТАМ, НАВЕРХУ, а совсем другое– когда подруга, с которой бок о бок тренировались десять дет, у который ты даже выигрывала первые места, вдруг совершенно неожиданно, в краткие несколько месяцев вырастает до уровня Олимпийского олимпа, а ты… ты остаешься там, где и была: в старом зале с замшелыми стенами и жестким колючим ковром. И ты отчаянно пытаешься убедить себя, что все правильно; что большой спорт никому не нужен, а уж особенно– тебе, с твоими способностями и перспективами; что там адские нагрузки, а если травма– выбросят на улицу и не вспомнят. Мама кричит и волнуется, использует весь свой дар красноречия. Я мешаю ложкой чай, хотя в нем и сахара-то нет. Я понимаю, что она хочет помочь, что я не должна была ей жаловаться и реветь. Разве это ее вина, что у меня ноги не связываются в узел за ушами… Но от ее слов мне только горше и безнадежнее.
Зачем тогда было это все?..
Зачем было потерянное в тренировках детство? Стыд за каждое съеденное пирожное? Зачем были искореженные спортивными лагерями и сборами летние каникулы с минутной двухнедельной передышкой у бабушки, которая стоически блюла мою диету?
Но главное: зачем я десять лет хотела всех этих тренировок и терний, если теперь мне нужно эту часть себя просто из своей жизни вычеркнуть. Стереть ластиком и притвориться, что никогда ничего подобного и не было. Что я такая же, как все.
Вот такие мысли бродили у меня в голове, пока я хмуро помешивала несладкий чай. Тот вечер стал переломным моментом. Я поняла, что никто не предложит мне идеальную жизнь. И мама, как бы ни хотела, не решит за меня мою проблему. И проблема эта не уйдет сама собой одним прекрасным утром. В тот вечер я поняла, что пришло время принимать самостоятельные решения. Когда двумя месяцами позже я объявила родителям, что вместо юридического буду поступать в институт культуры на отделение эстрадного танца, они схватились за головы. Но сделали ту самую правильную вещь, которую могут сделать родители подростка. Они меня поддержали.
