Кремлевская красно-кирпичная стена, мощеная мостовая перед Мавзолеем, заполненная людьми. Снова светит солнце, а небо– чистое и глубинно-синее, как перевернутое море. Я держу в руках пластикового Буратино– бабушкин подарок из Центрального детского мира. Бабушка приехала к нам из Рязани на один день. У него полосатый колпак на голове, длинный остренький нос, а руки и ноги на шарнирах. Мы с девчонками, конечно, немедленно пробуем на нем гимнастические элементы. Я позирую, Буратино приветственно задрал руку вверх. Бабушка щелкает затвором старенького пленочного «Зенита» в кожаном темно-коричневом футляре. Щелк.
Почему-то в моих воспоминаниях в Москве всегда стояла хорошая погода. Пахло весной, чирикали воробьи, расстилались приветливо широкие проспекты. Переехав, я познакомилась с другой Москвой, с той, что «слезам не верит», с той, где в марте приходят морозы, а заветных сливочных стаканчиков с огромной шоколадной шапкой уже не было и в помине. Правда тогда, десять лет назад, став «москвичкой» с неофициальной «официальной» регистрацией за триста рублей, я нашла утешение в слойках. Как тогда говорили, «ворвалась». Палатки со свежей выпечкой стояли буквально на всех углах, издавая душераздирающий аромат. Аромат этот влек меня, точно сыр – мышонка Рокфора из мультика Уолта Диснея. Две слоечки по дороге домой, после затянувшейся допоздна репетиции в театре, стали моим ежедневным ритуалом. С вишневым джемом и с творогом. Я никак не могла решить, какая из двух мне нравится больше, поэтому брала обе. Воздушные, горячие, хрустящие,– экстаз. Через несколько месяцев увлечение прошло. Пару раз по старой памяти я пробовала возродить былой восторг, но отчего-то не вышло. То ли производство испортилось, то ли запросы у меня «остоличились». А потом и палатки эти исчезли.
Едва протолкнула себя в тяжелую дверь, гласившую «Выход», как нестарая и прилично одетая женщина попросила десять рублей на автобус. Попросила как-то вежливо, без уничижения, без «наезда». Я поделилась с ней монеткой-червонцем. Сделала несколько шагов по направлению к арке, ведущей на мощеный Кузнецкий мост, и со мной поравнялся мужчина под зонтиком– накрапывал мелкий дождь. Предложил проводить до места назначения, поделившись зонтом. Я вежливо отказалась, но он не отставал, и вдруг с наскоку рассказал мне, что он-инженер, выпускник Бауманского училища и даже лауреат какой-то премии. Я вслух порадовалась его успехам, после чего он ненавязчиво попросил «рублей десять», пояснив на всякий случай:
