Неопределённо покачав головой, Якушка Телицын пожевал длинный седой ус.
– Сказывают, стрельцов у него человек с четыреста! Да орудий добрых штук тридцать! А у нас пушки дюже лёгкие, не возьмут они стены царицынские! А чем мы ворота пробьём, что толстым железом окованы?
Лицо Разина вдруг налилось кровью, и он в гневе отбросил пустую чашу. Телицын и Михайлов невольно отодвинулись от атамана, опасаясь попасться ему под горячую руку. Они прекрасно помнили, как в Астрахани их вожак в ярости утопил полюбившуюся ему восточную княжну.
– Ты просто пыль под солнцем! – однажды сказала ему на пиру строптивая девушка, закусив полные губы. – Ты можешь насиловать моё тело, сколько придётся, но никогда не станешь равным мне!
Схватив персиянку за талию, Стенька швырнул её в волжские волны, как слепого котёнка. Михайлов, только что перевёдший ему слова прекрасной пленницы, едва не потерял дар речи от подобной свирепости.
Вот и сейчас был как раз такой момент, когда ему следовало держать язык за зубами.
– Пойдём на Царицын! – сказал атаман, поигрывая желваками. – Я всё уже и без вас решил! Есть у меня в городе верные люди, что обещались помочь! А кто не хочет со мною следовать, пущай катится куда подале!
Стены деревянной крепости на Волге «воровское войско» окружило поутру, когда солнце только встало. Только хорошо знавшие Разина понимали, что тот немного нервничает. Как всегда, слегка хмельной, казачий вожак подъехал на расстояние выстрела к царицынскому валу.
– Эй, на башне! – крикнул он, лихо заломив отороченную куницей шапку. – Сами ворота откроете или подсобить вам нужно?
– Подсоби, попробуй! – ответил ему сверху воевода Тургенев. – Только животик не надорви, злодей!
Сразу же после этого пушкарь пальнул из орудия по «парламентёру», однако промазал. Для виду громко чертыхаясь, Стенька отъехал прочь, грозя кулаком. Воевода ещё не знал, что как раз в этот момент давно проникшие в город разинские «посланцы» уже перерезали последних не перешедших на их сторону стрельцов.
Тургенев понял всё лишь в тот момент, когда створки ворот с грохотом распахнулись под громкое «уханье» торжествующих простолюдинов. Запершись в башне с оставшимися верными ему сотниками, он с ужасом ждал кровавой развязки мужицкого бунта.
Внутри Царицына всё было охвачено праздничным ликованием, перешедшим в огромный пир под открытым небом. Казаков и изменивших присяге стрельцов горожане угощали всем, чем был богат их край.
