После того как Эрнест Чьюз побывал на Всемирном конгрессе сторонников мира и в Коммунистической державе, нападки печати усилились. И теперь он отлично понимал, что за принятую совещанием ученых резолюцию прежде всего придется ответить ему. Однако не это тревожило его. В лице Грехэма он видел как раз тот тип ученого, который стоит на распутье: за таких-то и надо бороться! Конечно, с одного разговора ничего не достичь, но - бороться, бороться, не уступать!
Грехэм был удивлен, когда на собрании получил пригласительную записку Эрнеста Чьюза: так беспощадно громил его в своей речи, а теперь вдруг приглашает к себе! Зачем? Может быть, хочет загладить резкость? Но он, Грехэм, не нуждается в извинениях… Или хочет перетащить в свою веру? Только этого недоставало! Он сам сумеет разобраться, без учителей, а тип ученого, переставшего быть ученым и превратившегося в оратора, - нет, это не его идеал! Пусть этим удовлетворяется Эрнест Чьюз. Первым побуждением Грехэма было отказаться от приглашения. Но вдруг он представил себе, что Эрнест Чьюз истолкует его отказ как боязнь встретиться с ним. Еще бы: Грехэм - директор государственной лаборатории, а Эрнест Чьюз - «красный». Как только эта мысль мелькнула у него, он сейчас же ответил согласием приехать.
Вечером он подъехал к особняку, где жил Эрнест Чьюз. Его встретил хозяин и проводил в столовую. Навстречу из-за стола поднялась высокая женщина с тем спокойствием и величием, для которого даже в демократической Великании не подобрать более подходящего выражения, как «царственное».
- Моя жена Луиза, - представил хозяин, называя и гостя. Грехэм поклонился. Он видел портреты Луизы Чьюз в газетах во время нашумевшего дела о похищении ее сына, но сейчас ее странная красота поразила его. «Очевидно, газетная фотография обладает свойством опошлять любое лицо», - подумал Грехэм. В самом деле, ее лицо меньше всего подходило для газетной фотографии: черты его не отвечали ни пропорциям, установленным классикой, ни стандартам, узаконенным иллюстрированными журналами, фильмами и публикой. Овал лица, нос, даже подбородок были излишне удлинены и все же сохраняли благородство, а глаза, глубокие и лучистые, освещали лицо той внутренней красотой, которая невольно волнует, а любителей стандартов скорей всего отпугивает.
Вскоре за столом появился и пятилетний сын Джо - «Мышонок», как называла его мать. Тоже своего рода знаменитость: газеты в свое время протрубили на весь мир о его похищении. А сейчас этот «знаменитый» ребенок сидел за столом, доказывал, что он хочет не молока, а кофе, и, не допив чашки кофе и еле дождавшись, когда встанут из-за стола, принес книжки с картинками и разложил их перед Грехэмом. Хозяин вскоре пригласил гостя в кабинет.
