Невинные дела. Роман | страница 139



2. День неожиданностей

Все, что на самом деле случается, - это и есть самое невероятное.

Э.Гофман

Второе испытание «лучей смерти», понятно, привлекло еще больше народу, чем испытание в провинциальной Медиане. Медианские трибуны просто были бы не в состоянии вместить всю ту стотысячную массу столичных зрителей, которые на метро, на автобусах, троллейбусах, автомобилях съехались поглазеть на диковинное зрелище. И погода выдалась чудесная: зима как будто повернула к весне, солнце, уже грея, слало свои живительные лучи к земле.

Но в этот момент толпа интересовалась не живительными, а убивающими лучами…

Испытание было широко разрекламировано «Рекордом сенсаций», «Горячими новостями» и прочей прессой, которую не нужно было учить, как подогреть остывавшую сенсацию. Вот почему в этот день (к тому же воскресенье) к часу дня, когда было назначено испытание, на трибунах разместилось почти полтораста тысяч человек, да тысяч двадцать осталось за оградой аэродрома, надеясь хотя бы издали увидеть обещанные чудеса. Примыкавшее к аэродрому поле было усеяно любопытными и уставлено автомобилями. Воинской части пришлось провести здесь правильные наступательные действия, чтобы очистить поле от толпы: по расчетам именно сюда должны были обрушиться остатки сгоревшего самолета.

Чьюз с сыном и друзьями занял одну из лож на центральной трибуне, у самого прохода, так что можно было быстро спуститься к летному полю, когда подъедет на мотоцикле майор Дауллоби. Эрнест организовал надежную охрану из молодых ученых и студентов, которые заняли три соседние ложи. Все были предупреждены (под строжайшим секретом, конечно), что надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Чьюз, однако, не захотел разъяснить, что именно ожидалось: не следовало преждевременно разглашать секрета даже друзьям, пока не удостоверишься, что нет обмана.

Эдвард Чьюз был настроен очень решительно. В искренности майора Дауллоби он не сомневался. Он чувствовал все большую симпатию и уважение к этому прямому человеку. Этот военный специалист понял то, чего не хотели понять ученые типа Ундрича. Ученый! Какой ученый! Мошенник! Шарлатан! Чьюз чувствовал отвращение к Ундричу: он посмел пробраться в науку, превратил ее в шарлатанство, допустил кощунство, профанацию! И уже как личное оскорбление он ощущал то, что Ундрич вышел из его лаборатории, был когда-то его учеником. Именно он, Чьюз, и должен разоблачить предателя!

Присутствие Чьюза не осталось незамеченным. Сначала по центральной трибуне, а затем среди всей публики разнеслась весть о том, что на аэродроме «учитель Ундрича».