— Не могу больше читать, — прошептал он одними губами и сел, резко отвернулся к окну.
Горячий весенний свет бушевал в мире. Солнце медленно взрывало сугробы, снег оседал, источая голубую влагу. По берёзам живые соки шли от корней к вершинам, и вот-вот побегут зелёные огоньки клейких листочков.
Над берёзами, над дубами, над соснами, теснясь в просторной голубизне, медлительно двигались облака, живые, норовисто-горделивые, с откинутыми ветром густыми белыми гривами. И внутренний взгляд Есенина независимо от него самого запечатлел в сознании образ облака-коня, которого ветер выводит на простор. Слова неожиданно выстроились в ряд: «...За ровной гладью вздрогнувшее небо выводит облако из стойла под уздцы...» Образ отпечатался в памяти на будущее, про запас...
Чтение «Евгения Онегина» закончено. Учащиеся молча, не остыв от впечатления, покидали класс. Есенин всё ещё смотрел в окно, сидел в неловкой позе, не шевелясь.
Чтение произвело в нём какой-то сдвиг, внутри свершилось некое чудо прозрения. Пушкин словно одарил его способностью видеть больше, дальше, глубже. Необъятная Россия открылась вся враз — в шуме многолюдной столицы, в удивительных судьбах россиян. Какой драматизм страстей! Хотелось кричать от восторга, слёзы счастья жгли веки.
Хитров сел за парту рядом с ним, спросил:
— Любишь Пушкина, Сергей? — Он впервые назвал Есенина по имени.
— Да, очень!.. И с каждым годом всё больше.
— Ты правильно поступил вчера, что отказался читать дальше свои стихи: понял, почему именно. Это отрадно. От подражаний смолоду никто не ограждён. Но если ты понял сам, что это не твоё — по тональности, даже по слогу, — это уже достижение. Значит, недолго тебе щеголять в чужих одеждах — заведёшь свои. Пускай не такие добротные для начала, не такие изящные, но свои. А то ведь многие ходят всю жизнь в чужих одеяниях и не замечают этого, считая, что так оно и должно быть... У тебя есть что-нибудь новое?
— Есть. — Есенин поспешно достал из парты тетради, из одной вынул листок. Подал.
Учитель пробежал взглядом ровные, без единой помарки строчки. Один раз, второй. С удивлением перевёл взгляд на Есенина, как бы желая убедиться, что именно этим юношей написаны только что прочитанные стихи. Прокашлялся, прежде чем заговорить.
— Эти стихи не похожи на твои прежние. Это — настоящее, Серёжа, это талантливо.
— Вы правду говорите? — сдерживая себя, спросил Есенин не совсем уверенно: он боялся, что это обычный комплимент, сказанный от доброты души, но в сущности ничего не значащий.
