Но потом я подумал: пока мое письмо попадет в Москву, пока будет разобрано и проверено, пройдет время… Я не сомневался в том, что в эти дни в ЦК стекаются тысячи писем со всей нашей страны, потому что и коммунисты и беспартийные почувствовали, что ЦК хочет знать их мнение, хочет разбудить их инициативу. Не затеряется ли, не потонет ли в этом потоке мое письмо с дальнего Севера, с маленькой, местного значения стройки?..
А пока что все останется по-старому…
И перед глазами моими встал Крамов, которому, видно, и не надо никаких перемен, который чувствовал себя и раньше как рыба в воде. Встали перед моими глазами мятущаяся Светлана, тупой Фалалеев…
Я представил себе, как они меня встретят, узнав, что я съездил безрезультатно, что меня не поддержали. Настроение мое упало…
Рассказывать о дальнейшем мне стыдно, но я должен это сделать.
Я вернулся в поселок. Была суббота. Проходя мимо «шайбы» и услышав смутный человеческий гул, я вдруг почувствовал неодолимое желание забыть, хотя бы ненадолго забыть все, что произошло.
Словом, я зашел в «шайбу»…
Зашел с твердым решением выпить только бутылку пива. Но, увидев, что рабочих с моего участка здесь нет, не удержался, поддался уговорам соседей и выпил сто граммов водки, потом еще…
Смутно помню, как появился потом крамовский шофер, как меня усаживали в кабину трехтонки.
Проснулся ночью в комнате Крамова. Очень хотелось пить. Я уже протрезвел, только сильно болела голова.
Несмотря на позднее время, Николай Николаевич сидел за столом и читал при свете прикрытой картонным колпаком лампы.
— Дайте воды, — попросил я.
Крамов повернулся ко мне, захлопнул книгу.
— Чего ты не спишь? — спросил он таким тоном, будто мое пребывание здесь вполне естественно.
Он встал, вышел в тамбур и вскоре вернулся с жестяной кружкой в руках.
Я залпом выпил ледяную воду. Крамов снова уселся за стол. Боль в голове утихла. Я лежал на той самой койке, на которой спал в свою первую ночь на Туннельстрое. Как хорошо мне было тогда! Какой уютной казалась мне эта комната! С какой любовью, с каким чувством дружбы и преданности глядел я тогда на Крамова! Сейчас мне были противны стены, неприятен Крамов, сам себе я казался отвратительным.
— Ты, говорят, в область ездил? — спросил Крамов.
— Ездил, — глухо ответил я.
— Насчет домов?
— Да.
— Ну и как?
— Не будет домов, — ответил я, не глядя на Крамова.
— Я так и думал, — спокойно, без тени злорадства сказал Крамов. — Ты еще не знаешь, что значит в нашей хозяйственной системе смета.
