— Уходите, Крамов, — повторила Светлана.
— Я сейчас уйду. Но не заставляйте меня играть комическую роль искусителя. Все, что я вам говорю, вы знаете и без меня. И решение примете сами, тоже без меня. Оно уже зреет в вашей душе, я знаю. И это будет то самое решение, к которому я вас призываю. Как только вы решитесь, вам сразу станет легко. Опыт десятков поколений будет помогать вам в моем лице. Вы перестанете мучить себя. Закончится эта все время происходящая внутри вас борьба мнимого добра с мнимым злом. Вы вырветесь из тисков невыносимой так называемой новой морали, которую исповедует Арефьев, морали, годной для проповеди, но невозможной для жизни. Это все, что я хотел сказать, Светлана Алексеевна.
— Подождите, — удержала его Светлана. — Я тоже хочу вам кое-что ответить. Все, что вы мне сказали, я уже знала. Вы всегда мне это говорили. Всегда. Даже когда молчали. Даже когда говорили о другом. Я иногда ненавижу вас, а иногда презираю. Не знаю, что чаще. И себя я тоже презираю. За то, что слушаю вас, за то, что всегда слушаю вас, даже когда вы молчите… Сейчас мне следовало бы выгнать вас, а я слушаю. Мне до боли хочется, чтобы ваши слова возмущали меня. А я слушаю вас… Ну, теперь уходите.
— Светлана! — воскликнул Крамов, и в одном этом слове его послышались радость и торжество.
— Уходите! — громко повторила Светлана.
Крамов пошел к двери и столкнулся со мной.
Увидев его, я сказал:
— Вернитесь назад.
Он повиновался. Я вошел следом за ним и закрыл за собой дверь.
Светлана сделала шаг вперед и произнесла едва слышно:
— Андрей, прости меня. Я не могу быть твоей женой…
Я был невероятно, непонятно спокоен.
— Вы слышали это? — спросил я Крамова.
Он как-то жалко усмехнулся.
— Ну, милые бранятся — только тешатся. Неужели всему виной мой неожиданный приезд? Я приехал обсудить вопросы сбойки. Ведь не за горами сбойка-то, не за горами…
— Я хочу еще раз повторить вам, Крамов, что Светлана Алексеевна, которую я любил и люблю, не хочет быть моей женой.
— А почему, собственно, вы мне это говорите? — внезапно резко спросил Крамов и чуть вскинул голову.
И вдруг улыбнулся, взял меня за плечи.
— Эх, Андрей, Андрей! Не так ты ведешь себя в жизни. Недавно ты оттолкнул друга, теперь женщина оттолкнула тебя…
Я не сбросил рук Крамова со своих плеч. В ту минуту я как-то не почувствовал их. Он сам убрал руки и сел за стол между мной и Светланой.
— Я хочу сказать тебе, Андрей, — продолжал он, — поскольку ты сам вызвал меня на этот разговор. Светлана Алексеевна по-своему права, отказавши тебе. Эта женщина не для тебя, Андрей, да и ты не для нее… Когда-то, давным-давно, были заложены естественные отношения между мужчиной и женщиной: муж с дубиной отправлялся на охоту, женщина ждала его. А ты хочешь тащить женщину с собой на охоту. По горам и кручам, через кустарники и чащи, в жару и стужу. Но не каждую это устроит. Подумай об этом, Андрей. Что до меня, я уже давно понял, что вы не пара. То, что объединило вас, было кратковременным, преходящим, по крайней мере у Светланы Алексеевны. Я давно это понял… И Светлана Алексеевна поняла это не сегодня. Только не решалась сказать. Даже себе. Ей ведь тоже нравилась эта поза женщины-охотника. Ну, а теперь естественные силы победили, реализм взял верх над наигрышем. Придется тебе с этим считаться, Андрей. Ничего не поделаешь. И с трибуны разоблачать тебе некого, не поможет!
