Но ведь Лаар там один, вдруг случилось что?
Поборов в себе малодушный порыв отступить, резко толкнула створку и вбежала в купальню. Вокруг висели клубы пара, но жарко не было, скорее наоборот — прохладно.
Лаар стоял за перегородкой, под тугими каплями искусственного дождя. Совершенно обнаженный, мокрый, такой первозданно красивый. И злой…
Вот только, его злость больше не пугала. Гораздо больше меня волновали разбитая в кровь рука раан-хара и алая жидкость, тонким ручейком ползущая по светлой плитке.
* * *
Лаар
Вода стекала по телу быстрыми ручьями, мягко обволакивала, смывая пот и грязь, кровь, следы недавней близости и… чужие прикосновения. Губ и рук. Таких неумелых и таких нежных.
Как Лаар ни пытался отрешиться от произошедшего, мысли его вновь и вновь возвращались к молодой жене. Пред внутренним взором стояло ее обнаженное тело, тонкое и гибкое. Мягкий плоский живот, упругие холмики грудей, подтянутые ягодицы.
Ладони раан-хара непроизвольно сжались, будто вновь пытаясь почувствовать эту мягкость, ощутить бархат ее кожи. В паху моментально разлилось напряжение.
Демонова глотка, еще чуть-чуть — и он будет готов тереться о плитку купальни!
Лаар коротко выругался и крутанул вентиль, прибавляя холодной воды. Ему явно нужно было остыть. Прийти в себя и забыть обо всем.
А главное — никогда впредь не повторять собственной ошибки.
Он ведь знал, насколько женщины бывают коварны. Стоит дать хоть малейшую слабину, как они тут же воспользуются этим. Пустят в ход свои чары, свое истинно женское очарование. Соблазнят, одурманят. И постараются привязать к себе как можно крепче, как можно болезненней.
Ты и сам не заметишь, как она прорастет в тебя. Так глубоко, что ты уже не сможешь думать ни о чем другом, будешь готов на все ради нее. Будешь шептать ее имя, словно молитву.
Катара…
Девочка с сине-зелеными глазами, яркими и глубокими, словно гладь лесного озера, и бледной кожей, какая бывает только у северян. Такая робкая, такая пугливая — и она туда же! Стоило только дать волю, как тут же проявила непокорность. Дерзила ему, дралась! Обнимала… Трогала губами… Да кто только научил ее такому? Ведь сам Лаар ни разу не делал ничего подобного!
Раан-хар в ярости стукнул кулаком по настенной плитке. Разбил костяшки в кровь, и стекающая вниз вода окрасилась алым. А плитка пошла глубокими трещинами. Кривыми и ломаными, как и вся его жизнь.
Лаар и сам не знал, отчего злится. И на кого? На жену за то, что не оправдала его ожиданий? Или на себя — за то, что сорвался, за то, что сам целовал ее, словно одержимый. За то, что не мог не целовать, не трогать, не сжимать объятиях и не глядеть в сине-зеленые глаза, ловя в них свое отражение?
