Следующим утром в дверь комнаты Михаила Ф. кто-то громко настойчиво постучал.
– Кто там? – спросил пострадавший за общее дело.
– Открывай, Михаил! – раздалось в ответ.
Миша подумал, что это начало триумфального возмездия, что сейчас он впустит милицию с арестованным япошкой, или кто он там, и… От радости он открыл дверь, не успев натянуть майку. Однако в комнату вошел не конвой с преступником, а комсомольский секретарь института с командой нравственного патруля.
– Это он, – без приветствия указал на Мишу дружинник со второго курса, – это он нас подговорил устроить драку в триста пятой комнате.
Ребята выглядели живописно. У каждого из них на лице красовалось по несколько ярких гематом. Недовольные парни явно желали сатисфакции.
– Уматывай в свой Мухосранск, если не хочешь за решетку. Исчезни навсегда. Ты исключен и отчислен. Все, тебя больше нет. И не будет. Никогда. Гони ключи.
«Как это? Что это? Почему? За что?» – Мишу снова накрыла волна недоумения.
Михаил Ф. выполнил указание секретаря. Он исчез. Уехал на родину. Навсегда. Больше его никто никогда не видел. Говорили, что он вроде сумел устроиться в милицию и дослужился аж до лейтенанта. Но это непроверенные сведения. Миша так и не узнал, что раскосый шоколадный студент на самом деле был принцем некоего юго-восточного королевства, типа Сиама или чего-то подобного. Сбежав из общежития, сиамский принц бросился в посольство, где сообщил, что на него и на его невесту только что было совершено покушение. Международный скандал удалось кое-как замять, но Мишина благополучная жизнь на этом закончилась. Был человек, а осталось одно недоразумение. Видимо, и по сей день Миша все недоумевает, недоумевает, недоумевает…
Александр Мовчан (Харьков)
В ночном
Лучшие мои годы – несомненно, студенческие. В восемьдесят втором я поступил в ХАДИ – Харьковский автомобильно-дорожный институт – и, как пелось в известной песне, жил весело от сессии до сессии. Всего их было девять, но запомнилась, конечно же, первая. Точнее, прелюдия к экзаменам – зачетная неделя.
Зима. За окном – ночь и метель. Снежинки кружатся, как бобины Сашкиного олимпийского «Маяка»; приглушенный до минимума «Круиз» вторит вьюге хитом о волчке. Говорят, за одну ночь можно выучить хоть китайский, вот и Витек, настраиваясь на сдачу решающего зачета, попросил разбудить, если не услышит звонок.
– Мне в шесть выходить, чуток покемарю и на свежую голову закончу, – вскинув руку, он проверил фирменные «Сейко» и завел для подстраховки круглый допотопный будильник на четыре часа. Японский сигнал был слабоват, и мы каждый день слушали дуэт электронного писка и яростного металлического дребезжания; а Витьку хоть бы хны – повернется на другой бок и давай досматривать сон.
