И вот вожделенная гитара была у нас в руках! Уж где ее Ленка достала, я до сих пор не знаю, потому что дефицит это был страшный. Помню только, что стоила она 18 рублей и была сделана в славном городе Боброве. Сегодня бы ее, бедняжку, презрительно обозвали «дровами». А в семидесятые… У меня потом были другие гитары, в том числе знаменитая чешская Cremona, но переплюнуть мою первую шестиструнку по значимости не смог ни один из этих инструментов. Через пару вечеров девчонки, жившие в нашей комнате, пообещали выселить нас с Галкой на улицу – гитару из рук мы практически не выпускали. Если одна дергала струны, то другая что-то ей подвывала, и наоборот. Через неделю этих мучений мы довольно сносно могли пробренчать пару незатейливых песенок, но вершина исполнительского творчества – песня о свечах – нами еще достигнута не была.
Приблизительно в это же время комитет комсомола озадачился проблемой нашего досуга, то бишь выведения гитаристов и их поклонников из темных лесов на свет божий и легализации их полуночного творчества. Словом, решили провести смотр самодеятельности факультетов. Кому тогда в голову пришла идея, чтобы Дима сыграл, а мы с Галкой спели про эти несчастные свечи, не помню. Но факт остается фактом: решили петь именно эту песню. И все бы ничего, да только мы почему-то запомнили первый ее куплет, а второй и третий как-то не зацепились за память и проскальзывали мимо сознания, теряясь в той самой романтичной дымке, окутывавшей сие лирическое произведение. Куплеты нужно было, кровь из носу, выучить до завтра. Репетировать особо некогда: картошку никто не отменял. На поле пару раз мы песенку промурлыкали, вроде помним слова, да ведь и Дима с нами рядом, в случае чего подхватит, подпоет, если где-то запнемся. Но Димка вдруг петь отказался наотрез, сказал, что будет только аккомпанировать, мол, стесняется на публике. А Галка меня честно предупредила:
– У меня со словами проблема, я их плохо запоминаю. Так что вся надежда на тебя!
– Ой, да что там запоминать, – отмахнулась я. – И потом, у меня память, сама знаешь, стоит повторить разика два – и все, на всю жизнь отпечаталось!
На концерт нас снаряжали всей комнатой. Как же – честь факультета доверили защищать! И упасть лицом в грязь мы не должны были ни при каких обстоятельствах. Надя Хорошкина, тяжело вздохнув, отдала мне свои небесно-голубые джинсы, которые тогда только что появились у фарцовщиков, стоили неимоверно дорого, и обладатели их, а особенно обладательницы, получали значительную фору в привлечении внимания противоположного пола перед теми, кто такими джинсами не обзавелся. Еще раз прорепетировав свою коронную песню, мы дружной гурьбой двинулись в столовую, где смотр самодеятельности и должен был проходить.
