Расположившись на диване, Катерина болтала по видеосвязи с подругой с другого конца света. Экран, кудлатая красотка, залитые солнцем заросли. Я поприветствовал голову на экране, поцеловал голову осязаемую. Одной рукой Катерина перебирала свои черные волосы, другой – почесывала зеленую футболку на животике. Пальчики на ногах Катерины шевелились самостоятельно, без ведома хозяйки. Во мне колыхнулась любовь.
Я наполнил ведро горячей водой, вылил елке под нижние ветви, в горшок. Тронул рукой – вода тотчас остыла.
Хотелось повсюду навести порядок. Я пошел очищать дорожку от снега. Думал о любви, о Катерине, о черных волосах, о самостоятельных пальчиках.
Проверил кормушку. Пусто. Принес бекон и зерно.
Снова взял лопату.
В черном небе горели очень высокие, маленькие белые звезды. Скоро я порядочно взмок, позабыл перипетии дня, воткнул лопату в сугроб, вернулся в дом.
Катерина по-прежнему смеялась экрану. Экран вторил. Я подошел к елке.
Немного раздраженный, уже с меньшей щепетильностью схватился за ствол. Дернул. Елка поднялась над горшком вместе с тусклой оплывающей ледяной шайбой. Если срезать со ствола ветки, получится ледяной молот.
Как насильник, который всего несколько минут назад с робостью думал о далеком и недоступном, мелькающем вдалеке пушистом затылке, а теперь грубо этот затылок схватил, я сунул елку ледяным концом в огромную кухонную раковину и включил горячую воду.
Я крутил елку, словно вертел, чтобы струя равномерно разъедала лед. Кипяток побеждал, вода мерзлая и вода горячая соединялись, и вместе они весело уносились в слив. Вот бы так легко растворялись нефтяные пятна в океане, долги и кредиты, именные пригласительные. Крепкий черный узловатый ствол освободился, измельчавшая ледяная шайба стукнула о фаянс, я закрыл кран.
Опрокинув пушистую красавицу на пол, прижав коленом, я принялся нагло обматывать ветви скотчем. Завтра отвезу обратно в магазин и обменяю на купон, который смогу отоварить. Закончил наспех и выставил елку во двор.
Поднимаясь на второй этаж в душ, я в который раз нащупал на перилах лестницы застывшую каплю краски. Крохотный бугорок, незаметный глазу, осязаемый, только если скользнуть педантичной ладонью. Бугорок этот расстраивал меня ужасно. Каждое соприкосновение с ним заставляло думать о халтурщиках-малярах. И все в этой стране так: халтурно, злобно, всегда было и будет. Мысли эти неизменно завладевали мной, когда левая или правая ладонь, в зависимости от спуска или подъема, касалась бугорка на перилах. Купить шлифовальную губку, чтобы навсегда избавиться от злополучного бугорка, я забывал. Сокрушаясь по поводу безалаберности работяг, я принял душ и лег в постель.
