— Да, латынь: подобное подобным. А по зоологически это саранча.
— Что?
— Да, саранча.
— Против дурноты? Мне нужно ее съесть?
— Вы не должны ее есть, вы ее уже съели.
— Я ее уже… Я?
— Да.
— Глупости! Невозможно! Когда?
— Вчера вечером.
— A-a! Объяснитесь!
— Вы сказали, что бифштекс оказался очень хорошим.
— Очень! Невероятно хорошим! Well!
— Это был не бифштекс.
— Не бифштекс? Я англичанин! Был бифштекс!
— Не было! Я спрашивал!
— А что же было?
— Поджаренная в оливковом масле саранча. Мы называем этих деликатесных прыгунов соломенными лошадьми.
— Соломенными…
Снова, как и прежде, слово застряло у него в горле, но в этот раз он совладал с собой и крепко сжал губы.
— …лошадьми!
— Да, вы ели соломенных лошадей.
— A-a! Ужасно! Но я их не распробовал!
— Разве вы знаете, как они выглядят?
Он сделал руками и ногами движение, как будто хотел повернуться на лошади вокруг собственной оси.
— Нет, никогда не видел.
— Я уверяю вас, это была действительно саранча. Ее жарят и растирают, потом кладут в землю до получения ею особого вкуса, как говорят французы haut gout[37], и тушат в оливковом масле. Я попросил уже этот рецепт у жены старосты и точно знаю, что говорю.
— Ужас! У меня ведь будут желудочные колики!..
— Вы удовлетворены моей сатисфакцией?
— И вы тоже ели кузнечиков?
— Нет.
— Нет? Почему нет?
— Мне их не подавали.
— Только мне?
— Только вам одному, наверное, это почетная награда вам, сэр!
— А вы знали?
— Сначала нет, но, когда вы ели, я спросил.
— Почему же вы не сказали мне сразу?
— Вы же наверняка что-нибудь такое сделали бы, что оскорбило бы нашего хозяина.
— Мистер, я протестую! Это же коварство! Злодейство! Злорадство! Подерусь с вами, буду боксировать или…
Он прервал речь, ибо раздался выстрел и пуля вырвала клочок ткани из моего тюрбана.
— Быстро на землю и спрячьтесь за лошадьми! — приказал я.
Одновременно я спрыгнул с коня. Спешил я не напрасно: раздался второй выстрел, и пуля просвистела прямо надо мной. Одним движением я отцепил поводок от ошейника собаки:
— Взять!
Пес издал короткий тявкающий звук, будто хотел сказать, что он меня понял, и стрелою помчался в кустарник.
Мы находились в ущелье, склоны которого густо поросли молодыми дубами. Даже пробираться сквозь них было опасно, можно было бы попасть под пули противника. Защитившись корпусами наших лошадей, мы прислушались.
— Машалла! Кто это может быть? — спросил Мохаммед Эмин.
— Арнаут, — ответил я.
Тут мы услышали крик и следом за ним — громкий, призывный лай собаки.
