— Нет, но я зато знаю, как сделать эти надписи снова видимыми.
— О эфенди, твоя мудрость очень велика!
— Но ведь мутасаррыф тоже понимает это волшебство. Есть вещества, из которых готовят чернила, которые на бумаге исчезают, и только еще одним средством можно их вынудить снова стать видимыми. Наука, знающая эти средства, называется химия. Ею у нас больше занимаются, чем у вас, и поэтому у нас есть лучшие средства, чем у вас. Мы знаем много видов тайнописи, которую очень сложно обнаружить. Ваши же настолько просты, что не требуется особенно много ума, чтобы невидимые слова сделать видимыми. Ну-ка, угадай, чем написаны эти строки?
— Скажи!
— Мочой.
— Быть не может!
— Если написать мочой зверя или человека, то надпись исчезает по мере того, как она сохнет. Если же потом подержать бумагу над огнем, строки чернеют, и ты можешь их прочесть.
— И что же здесь написано?
— «Я приду послезавтра, чтобы победить».
— На самом деле? Ты не ошибаешься?
— Здесь четко написано!
— Хорошо, тогда давай мне это письмо!
Он несколько раз в большом возбуждении прошелся туда-сюда, потом остановился передо мной.
— Это предательство или нет, эмир?
— Это вероломство.
— Может, мне уничтожить этого мутасаррыфа? Все в моих руках!
— Тебе придется потом иметь дело с падишахом.
— Эфенди, у русских есть пословица, она гласит: «Небо высоко, а царь далеко». Так же и с падишахом. Нет, я одержу победу!
— Ты прольешь много крови. Не говорил ли ты мне недавно, что любишь мир?
— Это так, но его должны мне предоставить! Эти турки пришли лишить нас свободы, имущества и жизней. Несмотря на это, я их пощадил. Но вот они снова плетут заговор. Разве я не должен обороняться?
— Должен, но не с помощью сабель!
— Чем же еще?
— Этим письмом. Иди с ним к мутасаррыфу, покажи ему, и он будет разбит наголову.
— Он мне устроит засаду и возьмет в плен, если я приду утром в Джерайю.
— Кто тебе мешает то же самое сделать с ним? У тебя больше шансов захватить его в плен: он ведь не знает, что тебе уже известны его намерения.
Али-бей смотрел в задумчивости некоторое время на землю перед собой, потом ответил:
— Я посоветуюсь с Мир Шейх-ханом. Ты поедешь со мной в долину Идиз?
— Поеду.
— Прежде, правда, я кое-что предприму, чтобы эти люди внизу не могли нам никак навредить. Не ходи со мной к палатке, оставайся лучше здесь.
Почему я не должен был сопровождать его до палатки? Его рука лежала на кинжале, а глаза сверкали решимостью. Не хотел ли он мне помешать предотвратить необдуманный поступок?
