— Нет, нам не нужно больше ни в чем убеждаться. Мы видели следы, и этого достаточно. По следам мы определили, что восемь путников едут на ослах. А кто путешествует на ослах? Это могут быть только джелаби. Эти лавочники обычно трусливы. Нам нечего их бояться. Если мы пошлем одного из наших людей разузнать, остановились ли джелаби у источника, он благодаря какой-нибудь случайности может попасться, наш план сорвется. Я и без этого могу вам сказать, что джелаби наверняка там, и что из этого? Это может быть нам только на руку, так как в придачу к остальной добыче мы получим их товары и животных.
— Лавочников мы тоже должны убить? — спросил один из арабов.
— Конечно.
— Жаль. Они полезные люди и кроме того — последователи Пророка, не то что этот чужак-гяур, черт бы побрал его душу.
— Должно быть, солнце высушило тебе мозги, раз ты заговорил о сострадании? По-твоему, мы должны оставить в живых восьмерых свидетелей? Ты разве забыл, что чужак находится под охраной своего консула, который, если узнает о его смерти, будет кричать о мести до тех пор, пока нас не схватят и не убьют?
— Но мы же не будем сообщать джелаби, кто мы такие!
— Нет, тебе определенно не хватает ума. А как быть, если кто-то из джелаби узнает одного из нас?
— Этого одного мы можем заставить навек замолчать.
— Ну, нам придется поступить так со всеми, потому что меня они узнают, даже если ни разу не видели. Аллах не поскупился, когда давал тело моей душе, и я не могу быть ему за это благодарен: при моей профессии ни к чему иметь внешность, которая всем бросается в глаза. Уже одного того, что я работорговец, достаточно, чтобы погубить меня, с тех пор, как франки, будь они прокляты, запретили в Хартуме торговлю людьми. Теперь в Фашоде сидит мидур[63], который не пропустит ни одного невольничьего корабля, так что из-за него нам приходится разгружаться в Мокрен-эль-Бахри и совершать долгий и утомительный переход по суше. Этот мидур давно точит на меня зуб, и горе мне, если я попадусь ему в руки и при мне в караване будет хоть один-единственный раб. А если он к тому же пронюхает, что, когда Аллах посылает мне благоприятный случай, я превращаю моих людей в гум, мне тут же настанет конец, да не допустит этого Пророк, так как я имею желание разделить с вами деньги, вырученные еще за много тысяч черномазых. Увидев меня, эти восемь джелаби сразу поняли бы, что я Абуль-моут, и завтра же сообщили бы об этом мидуру. Он не только знает, в каких местах я охочусь на черных, а также примерно представляет себе, когда и где мой невольничий транспорт должен проезжать через его район, и будет подкарауливать меня с удвоенной тщательностью. Мне и сейчас едва удается от него уходить, а если он будет предупрежден, это окажется просто невозможно. Нет, джелаби должны умереть! Если ты им так сочувствуешь, можешь возвращаться домой и есть там дурру
