Тогда, в Сочи, я вспоминала, как стояла в пригороде Парижа, в Сент-Женевьев де Буа, на русском эмигрантском кладбище у могилы Александра Галича и думала: какое счастье, что Окуджава еще жив! Я положила на могилу Галича пару монет и сигарету, зажгла свечу, прочитала вслух надпись: «Блаженны изгнанни правды ради», – и вдруг пошел крупный, медленный, неповторимый «наш» снег, которого в Париже сроду не бывало. Я и представить не могла, что через каких-то пару лет Булат Шалвович приедет проститься с Парижем, напишет там свое последнее стихотворение – и домой уже не вернется. Писатель и фронтовик, он завершит свою жизнь в парижском военном госпитале, все-таки успев прийти на «свидание с Бонапартом». Так покидают этот мир поэты и солдаты.
Окуджава никогда не был трибуном и ни к чему не призывал. Он говорил на птичьем языке поэтов, а слушали его миллионы людей, слушали, «чтоб не пропасть поодиночке». И пусть один обезумевший актер незадолго до смерти Булата Шалвовича растаптывал на митинге в Минске его пластинку под улюлюканье толпы, а другие представители черни поливали имя поэта грязью, как говорится, Богу – Богово, а слесарю – слесарево. Окуджава сочинил свою «Молитву» еще до того, как распалась связь времен и брат пошел на брата. Помните? «Каину дай раскаянье… И не забудь про меня».
Я ничего не понимаю в нынешнем времени и мало что принимаю. Я все реже пою Окуджаву. Но иногда достаю с полки книгу с дарственной надписью, наугад открываю ее – и читаю строчки: о каждом из нас, о времени, о любви, о бессмертии. Как же он все угадал, этот дворянин с арбатского двора! – в который раз удивляюсь я и напеваю с надеждой, не желающей умирать даже последней: «Дай же ты всем понемно-о-гу. И не забудь про меня».
Родился Булат Окуджава 9 мая. Когда ему испонился 21 год, день его рождения стал называться Днем Победы. А закончилась его жизнь (согласно небесной драматургии) 12 июня 1997 года. В ту ночь на «Кинотавре» прибрежное кафе гостиницы «Жемчужина» почти опустело. Но за одним столиком еще сидели Михаил Мишин, Юрий Рост и Евгений Гинзбург. Все они хорошо знали Булата Шалвовича. И тогда я принесла в кафе свою шестиструнку и стала петь «Синий троллейбус», «Из окон корочкой.», «Дежурный по апрелю», «Всю ночь кричали петухи». Мишин, Рост, Гинзбург перехватывали у меня гитару и затягивали свои любимые окуджавские песни. Подходили незнакомые люди, молодые и не очень, и подпевали. Так мы просидели до самого утра.
