Недоеденные вишни остались на «ливерпульском» столе. Они были точно такого же цвета, как тернопольские простыни. Под музыку битлов мы перелистнули последнюю страницу нашего Антиромана. Ну не смогла я найти более точного слова. Мы всегда путались в терминологии, не зная, как обозвать наши отношения. Мне нравилось слово «роман», он любил употреблять слово «любовники». Видимо, считал, что роман требует хоть каких-то обязательств, а отношения любовников безответственнее, что ли. В последнее время мне стало все труднее его понимать.
– Говорю тебе еще раз, я – не романный человек.
– Ну да, ты же – публичный человек. А я – романный. Поэтому, Леша, я и отказываюсь от тебя. Нет счастья в публичной жизни… Я сочиню роман о том, что нас связывало, и он тебе, конечно же, не понравится. У тебя ведь своя историческая правда, которая существенно отличается от моей. Когда-то я написала тебе письмо, и ты не мог мне простить его 10 лет! Остальные мои письма ты забыл и только одно, в котором почти все было ложью, запомнил. Единственный раз за всю жизнь я в письменном виде решилась дать тебе пощечину. И тут же раскаялась.
– А ведь я тогда чуть не умер. Знаешь, твои прыжки из машины и то, что ты сочиняешь – это одно и то же, Александрин, одно и то же.
– Эх, Леша, знал бы ты, сколько раз я чуть не умирала от твоих слов и деяний! Но потом чувствовала себя. Как будет добрый молодец в женском роде? В общем, сваренная в крутом кипятке, добрая молодица становилась моложе и краше, чем раньше. За эти метаморфозы все тебе и прощала. А теперь то ли кипяток не так крут, то ли мне смертельно надоело стоять на обочине твоей жизни. Так что давай с тобой расстанемся на Площади Восстания…
Нет, ты – не Фауст, да и я – не Маргарита,
А Мефистофель просто вышел погулять.
И пусть моя в который раз уж карта бита,
Пойдем ва-банк – мне больше нечего терять!
Я на площади Восстанья
Сигаретку закурю,
Я сегодня на свиданье
Душу черту подарю.
Он возьмет ее в ладони,
Облизнется, словно кот,
И в каком-нибудь притоне
За копеечку пропьет.
А в Ленинграде очень рано рассветает,
А в Петербурге мы ходили в Летний сад.
И в этом городе душа моя босая
Летит над пропастью, и нет пути назад.
На останках белой ночи
Закружилось воронье.
Ты в ту ночь был, между прочим,
Ох, нехилый паренек!
А сегодня смотришь хмуро,
Говоришь нехорошо…
Видно, зря дивилась сдуру
Я любви твоей большой…
Ты уверял меня, что все идет, как надо.
Ты клялся впрок у храма Спаса На Крови,
