Выбравшись из городских закоулков, шофер дал газу, и машина покатила по асфальту плавно и ровно, так что приятно было ощущать это сильное движение.
Солнце уже растолкало утреннюю пасмурную дымку и умяло ее за кромкой леса. Небо как-то сразу посветлело и стало стремительно, прямо на глазах наливаться пронзительным синим цветом, обещая один из тех коротких, но ясных дней, какие бывают только в последнее предзимнее время. Глядя на это дивное преображение, Позняк даже перестал думать о перебоях в сердце, которые ощущал уже несколько дней. И даже негромко засвистел какой-то прицепившейся мотивчик. Шофер удивленно посмотрел на обычно всем недовольного и неприступного шефа и на всякий случай бросил взгляд в зеркало заднего вида. Он не мог знать, что настроение у прокурора было такое потому, что решение о давно ожидаемом повышении и даже его переводе в область должно было состояться буквально на днях. И это событие здесь и в области вряд ли бы кого удивило, ибо повышение это было вполне заслуженное. Владимир Данилович уже много лет считался, что называется, сильным работником.
В колонии Позняк сначала зашел к начальнику колонии, суетливому и чрезвычайно услужливому мужичку. Поговорил с ним. Принял записавшихся на прием осужденных. Потом в сопровождении начальника колонии и его заместителей отправился в столовую, спальные помещения, мастерские. Все было как обычно.
В крайнем бараке прокурор увидел старушку, этакий божий одуванчик, которая сидела на кровати и чему-то улыбалась. В другое время Позняк бы наверняка прошел мимо, а тут, несмотря на то что спешил, чего-то остановился.
— За что сидишь, мать?
Старушка быстро, как кошка лапой, обмахнула сморщенное лицо, промокнула концами белого в крапинку платка слезившиеся глаза, аккуратно поправила платок, прикрыв зеленоватые провалы на висках, и, улыбнувшись, ответила:
— Так за карманку, гражданин начальник. Вытащила в автобусе кошелек, а в нем три рубля. Ну, меня сюда и определили на три года.
— И много осталось?
— Еще полгода — до весны буду тут.
— Понятно. Ну, недолго уже. Освободишься, не воруй больше, — наставительно сказал Владимир Данилович. Уже когда вышли из барака, начальник колонии со смешком покрутил головой. Позняк подчеркнуто недоуменно покосился на него.
— Вы, товарищ прокурор, наверное, подумали, что Бредихина, старушка эта самая, прямо такой божий одуванчик. А она на самом деле — рецидивистка. Да-да, самая настоящая… Это у нее четвертая ходка. Если все срока посчитать, лет десять наберется. Работает везде — в автобусах, магазинах, на вокзале промышляет…
