Поль окончил гимназию с единственной положительной отметкой — за немецкий письменный. Дома он сжег все учебники и тетрадки в кухонной печи и зарекся даже ходить по той улице, на которой стояло здание ненавистной школы. Радовался жизни он недолго. Тем же летом любимый дедушка-аптекарь, в последней попытке «сделать, наконец, мужчину из этой кисейной барышни», нанес Полю коварный удар в спину — поднял какие-то старые связи, дал взятку одному-другому чиновнику, и внука определили в городское артиллерийское училище. Военная карьера была Полю омерзительна. А вот перспектива носить красные форменные штаны привлекала очень. Поль поосмотрелся и ужаснулся. Сокурсники были все старше его и до невозможности жестокие на вид. Один здесь точно пропадешь, — подумал начинающий артиллерист Поль и попытался наладить контакты. К его радости, это удалось почти сразу — уже через пару дней он близко подружился с неким Анри, жизнерадостным толстяком и сыном кондитера. Анри пользовался известным почетом в учебной группе, так как папаша его раз в неделю выставлял всему классу угощение — целую коробку заварных пирожных. Под сенью этой дружбы наш Поль впервые в жизни вздохнул спокойно — унижения не то чтобы кончились, но стали вполне терпимыми, так сказать, товарищескими. Ведь чего только не бывает между товарищами, зачем же обижаться попусту?
К 1908 году Поль уже настолько прикипел душой к своему другу, что, похоже, преступил некоторые границы. Неизвестно точно, что именно произошло, но только оба они вдруг и в одночасье оказались выброшены из училища назад к штатской жизни. На их военной карьере был поставлен жирнейший крест, а в личных делах появилась устрашающая пометка о «склонности к аморальному поведению». Командир их выразился еще резче:
— Такие свиньи нам в армии не нужны! — сказал он. — Своих хватает.
Это может показаться странным, но Поль и Анри расстались совершенно безболезненно и более встречаться не хотели. Каждый уже сделал все, что мог — испортил приятелю жизнь. Оревуар. Анри уехал в Марсель, где папочка нашел ему место приказчика в писчебумажном магазине, а вот Поль к матери и деду не вернулся. Побоялся. Вместо этого он решил начать жизнь свободного художника. Он рисовал картины и пытался этим прокормиться. Почти никогда это не удавалось. Манера его письма была вполне вторична, он еще учился, искал свой стиль. Что-то заработать удавалось лишь малеванием вывесок для трактиров и цирюлен. Но и подобные заказы перепадали тоже не слишком часто. Поль, как и положено художнику, жил впроголодь и ходил в обносках. Повсюду в искусстве торжествовал модный в ту пору «арт-нуво», Поль его презирал, тяготел к чему-то, что позднее назовут дадаизмом, о выставках даже не мечтал, а без выставок было не пробиться. Так прошло еще пять лет.
