— Ага, — говорю я. Ну, вот опять. Односложный ответ. Хорошо, что Итан не слушает. — В смысле да. Я люблю поэзию. Я прочитала «Бесплодную землю» даже раньше, чем нам ее задали. Но я не очень ее понимаю. Какое-то попурри из разных голосов.
— Именно. Я погуглил «Бесплодную землю». Там куча аллюзий, все намекает на что-то другое. Почти как шифр, — говорит он и вдруг смотрит прямо на меня.
Кажется, он очнулся. Может, он что-то употребляет? Траву? Кокаин? Экстази? Поэтому он такой мутный? Но потом он трет глаза, и я понимаю, что это старый добрый недосып. Парень явно не высыпается. Почему он не спит? Что происходит с ним по ночам, когда он закрывает глаза?
Прекрати, Джесси.
Я заставляю себя сосредоточиться.
— Ладно, давай начнем с первой строчки: «Апрель — жесточайший месяц». Что это значит? То есть это красиво и поэтично, но почему апрель? Почему именно он жесточайший из всех двенадцати месяцев? — говорю я.
— Не знаю. Я ненавижу апрель, — говорит Итан и резко умолкает. Смотрит на меня, прищурившись. Смотрит почти сердито.
Он не хотел этого говорить. Само вырвалось, случайно. Но почему? Я не понимаю. За что ненавидеть апрель? В Чикаго я ненавидела январь, потому что это был самый холодный месяц. Но мы сейчас говорим явно не о погоде. Итан выпрямляется, словно очнувшись.
— Ты любишь ходить пешком? Пойдем прогуляемся? Заодно все и обсудим.
Итан не ждет моего согласия. Собирает книги, убирает в рюкзак ноутбук. Мне приходится идти за ним.
— Я думала, люди в Лос-Анджелесе не ходят пешком, — говорю я, когда мы выходим на улицу и у меня за спиной закрывается школьная дверь.
Я всегда испытываю облегчение, когда выхожу из школы после уроков. Еще один день прожит и закончен. Итан надевает темные очки, «Рэй-Бэн». Теперь я не вижу его глаз, и мне будет еще труднее разобраться в его настроениях.
— Мне на ходу лучше думается. Я вроде как просыпаюсь. Рассказать, что я нагуглил?
Я киваю, и получается глупо, потому что он на меня не смотрит.
— Ага.
— Элиот начал поэму не с этих строк. Эзра Паунд сказал, что она получается длинная и надо выкинуть сорок три строчки или около того. По изначальной задумке весь этот апрель должен был появиться позднее. Но пришлось вырезать и переставлять строки. Причем в то время, наверное, реально резать и вклеивать. Ножницами и клеем.
Я на миг закрываю глаза и представляю себе весь процесс, хотя понятия не имею, как выглядел Томас Элиот. Он представляется мне белым мужчиной, стариком с моноклем. В одной руке — тяжелые ножницы, в другой — клей-карандаш.
