— Вот как! — я едва не всплеснула руками. — Какая щедрость! Долго же вы думали, Ваше Сиятельство?
— Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что оставлю вам жизнь.
— А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?
— Ровным счетом ничего, — твердо ответил генерал. — Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.
— Почему же, Ваше Сиятельство? — мне захотелось заглянуть ему в глаза. Теперь мы едва топтались на месте, его рука слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женскую руку. Говорят, глаза — зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней! Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.
— Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, — медленно проговорил он и остановился. — Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка, — я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. — Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.
— Поэтому вы приказали прогнать меня? — я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.
— Не прогнать, — мягко поправил Дитер. — Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?
— А вы?
Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как ложатся тени между бровями генерала.
— Дитер, — тихо позвала я, и он вздрогнул от звуков собственного имени. — Вы хотите, чтобы я осталась?
Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.
— Подумайте над ответом сами, Мэрион…
— И все-таки?
Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание тянулось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.
— А так? — шепотом спросила я.
Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.
