— Уберите! — простонала я, отводя чью-то руку.
Веки тяжело открывались, тусклый свет лился от изголовья, неприятный и желтый, в нем плавали пылинки, и очень хотелось чихнуть. Я сморщила нос.
— Герр доктор, она очнулась!
Голос похож на Юлькин. Я снова застонала и попыталась пошевелиться, но тело слишком слабое, голова дурная, боль тупо засела в затылке.
— Нюхательную соль, скорее!
Я что-то замычала, пытаясь позвать Юльку. В желтом свете расплывались силуэты, пахло лавандой и накрахмаленным бельем. Под нос сунули какую-то склянку. Резкий запах заставил меня откинуть голову, и я все-таки чихнула.
Голова пошла звоном и гулом, зато силуэты обрели четкость, и я увидела склонившееся над собой лицо мужчины с пушистыми бакенбардами.
— Сколько пальцев видите, фройлен? Сколько пальцев? — его рука тряслась перед моим носом, пальцы двоились.
— Три? — наобум спросила я и испугалась своего голоса, слабого и больного.
— Верно, — с удивлением ответил мужчина и выпрямился. — Жюли, душечка, не стойте столбом. Поменяйте розовую воду и принесите чистое полотенце! И скажите фрау, что фройлен Мэрион очнулась!
— Слушаюсь, господин доктор, — девушка в простом коричневом платье и белом фартуке изящно присела, склонила темноволосую головку и выпорхнула из комнаты.
— Что со мной? — спросила я, едва ворочая языком.
Где я вообще? В больнице? У кого-то дома? Наверное, все-таки дома, и дом этот очень богат, на потолке лепнина с крылатыми херувимами, на окнах слегка раздвинутые шторы, массивные и лиловые, в цвет нежно-лавандовых обоев, лампы не горят кроме одной, той, что над моей кроватью. Мужчина с бакенбардами присел на краешек, погладил мое колено через шелковое и тоже лавандовое одеяло.
— Успокойтесь, фройлен Мэрион, вам нельзя волноваться после такой тяжелой болезни.
— Какой болезни? — я выпростала из одеяла руку, и вздрогнула — такая она худая и анемичная, венки просвечивают сквозь фарфоровую кожу, а на пальце — золотое колечко. Но я не носила золото!
— Вашей болезни после того, как вы упали с лошади и ударились головой, — терпеливо пояснил доктор. У него был мягкий голос и мягкие полноватые руки, костюм какой-то старомодный, коричневая в полоску тройка и золотая цепочка часов, тянущаяся через живот.
— Разве меня не сбила машина? — спросила я.
Он грустно улыбнулся, заглядывая мне в лицо.
— Бедное дитя! Вы заговариваетесь, вы в бреду, но я обещал Его Сиятельству, что к свадьбе вы полностью поправитесь! А вот и Жюли!
