Однако рядом с его упованиями на «генетические» свойства характера, на кастовые и религиозные обычаи семьи соседствуют в мемуарной повести Шефнера горькие рассуждения о хлебе насущном, о последствиях разрухи в стране. До читателя там и сям доносятся отголоски тех общественных веяний, какие он мальчишкой, пусть краем уха, да улавливал. И все это не может не придать его исповеди гражданских нот, все это превращает летопись его личных впечатлений в документ поколения, претерпевшего на своем веку всемирно-исторические драмы.
Да, поле зрения Шефнера ограничено тут рамками детского кругозора. Но волею судьбы оказавшись несмышленым свидетелем грандиозных социальных бурь, он хранит то неповторимое время в себе, и связь с исторической данностью в его автобиографической прозе (и конечно же, в стихах!) прощупывается предметная, детальная, а его личные переживания, при их самоценности, приобретают, если угодно, общечеловеческую значимость.
Что было для Шефнера самым мучительным в детстве? Пожалуй, две мысли, навязчиво сверлившие мозг. Одна — о еде: и в Петрограде, и в провинциальных детских домах о том, как одолеть голод, и дети, и взрослые помышляли денно и нощно. И другая мысль — о тепле. «На все мои ранние жизненные впечатления, — признается Шефнер, — накладывается ощущение озноба, тоски по теплу — не по душевному, а по самому обыкновенному, печному». Среди его предков не числилось южан и людей хворых, он же в ту пору мерз не переставая, поскольку «все тогда мерзли».
Мальчишкой Шефнер жил впроголодь, вместе со всеми испытал те же лишения, что и взрослые его соотечественники, и сейчас не сразу определишь цену той детской его причастности к тяготам народной жизни. Сам же он вспоминает выпавшие ему на долю беды и горести едва ли не с благодарностью. «Все же то был, — пишет он, — не убийственный, не разрушающий тело и душу холод: ведь поколение, испытавшее его, выросло выносливым и в общем-то здоровым. И кто знает, проведи я свои детские годы в сытости, тепле и холе, не получи я того жесткого тренажа — смог ли бы я выдержать голод и холод ленинградской блокады?»
Характер в человеке закладывается рано. Самые тяжелые камни, по справедливому замечанию Шефнера, людям приходится ворочать в детстве. Не потому ли выдержка, упорство, честность и вера в добро стали ключевыми качествами авторского характера в «Чаепитии на желтой веранде». Во всяком случае, именно этими качествами Шефнер особенно дорожит, поверяя свой жизненный опыт детскими, интуитивными представлениями о людях. «В том своем возрасте, — рассказывает он, — я делил людей только на злых и добрых... Позже я начал делить людей на умных и глупых, красивых и некрасивых, на интересных и неинтересных, на правдивых и лживых, на талантливых и неталантливых. Но возвращается ветер на круги своя...» И вновь Шефнер с детской непосредственностью всем человеческим доблестям предпочитает добро, хорошо зная, что оно должно уметь постоять за себя.
