Белое пластмассовое радио со встроенным будильником напомнило ей, что день пропал впустую. Уборщица постелила у входа влажную тряпку и ушла, чтобы заняться другими делами. На ночном столике выстроились несколько старинных безделушек, внешне не обладавших особой ценностью. Энн брезгливо отставила в сторону выцветшую коробочку, в которой когда-то хранились фиалковые леденцы «Кафе „Демель,“ изготовлено в Австрии», но теперь содержались какие-то полузасохшие, подозрительного вида крупинки. Взгляд молодой женщины задержался на фотографиях в вычурных рамках. Профиль Адель, совсем еще молоденькой – волнистые волосы и стрижка «под мальчика», – отличался нежностью, напрочь исчезнувшей в наши дни. Она была весьма мила, несмотря на пустой взгляд, столь характерный для снимков, выполненных в старых ателье. По всей видимости, шатенка, хотя черно-белый отпечаток не позволял с уверенностью говорить об оттенке волос. Брови, несколько темнее волос, были выщипаны пинцетом по моде того времени. На свадебной фотографии Адель, уже не столь кокетливая, превратилась в платиновую блондинку, изображенную, опять же, в профиль. Рядом с ней недоверчиво уставился в объектив господин Гёдель. Чуть дальше – групповой снимок со Средиземным морем на заднем плане. На нем Адель была без мужа, выглядела просто потрясающе и смотрела весело.
– Проводите опись, чтобы затем выставить все на торги?
Энн приложила все усилия, дабы найти себе оправдание. В конечном счете это была ее работа, и только она могла определить грань между личными воспоминаниями и достоянием всего человечества.
Медсестра помогла Адель лечь в постель:
– Ну вот, миссис Гёдель. Отдыхайте.
Энн уловила обращенный ей посыл: «Не тревожьте ее, у нее слабое сердце».
– Полагаете, я прячу научное наследие Курта Гёделя в прикроватном столике, мисс архивариус?
– В такой комнате, должно быть, приятно жить.
– Скорее не жить, а умирать.
Энн все больше хотелось выпить добрую чашку чая.
– Я согласна с вами поговорить, но избавьте меня от вашей жалости, столь присущей молодым женщинам. Verstanden?[8]
– Я просто поддалась любопытству и посмотрела фотографии. В этом нет ничего плохого.
Энн подошла к юношескому портрету:
– Вы были красивы.
– А сейчас уже нет?
– Я избавлю вас от жалости, столь присущей молодым женщинам.
– Меткий удар, в самое яблочко! Отец сделал этот снимок, когда мне было двадцать лет. Он был профессиональным фотографом. Родители держали небольшое ателье в Вене, аккурат напротив дома моего будущего мужа…
