От бури шатаются пихты, волнами катится дождевая пыль.
Нехорошая эта встреча, — думаю я. — Почему нехорошая — сам не знаю. Может быть, говорит об этом испуг коня или мое, грубо встряхнутое благодушие. Или блатная ухватка скрывшихся от меня бродяг?
Мало ли на кого наскочишь в тайге, — успокаиваю я себя. И еду вперед и вперед, болезненно чувствуя незащищенность своего затылка...
У раскрытого входа в разведочную палатку сгорбился черный, большой человек, — подшивает бродень. На приветствие мое холодно отвечает:
— Здорово!
Странное нерадушие. Смущенный, я слезаю с коня, привязываю его к березе, иду к палатке. Пытаю опять веселым словом...
— Как дела?
Человек мельком взглядывает на меня из-под хмурых бровей и опять наклоняется к бродню:
— Не знаю. Иди на работу — десятник скажет.
Беспокойство туманом опускается на меня. Не снимая промокшего плаща, я иду по растоптанной, грязной дорожке. Скользят сапоги. За ворот текут холодные струйки. В каждом шаге моем тревога. Гнетущий дождь непроглядной завесой задернул дали. Мутной тоской поднимается во мне какое-то предчувствие.
Много шурфов. Ровными, правильными рядами. Это запоминается, несмотря на хаос недоуменных мыслей.
Кто-то идет навстречу. Знакомый — сейчас узнаю. Вот оно — самое страшное! Из-за поворота показывается Хромов. Подходит все ближе, ближе...
Я останавливаюсь у пенька. Вижу плотно замкнутое, злое лицо. Рука моя, доставшая портсигар, ломает и мнет папиросу.
— Скверное дело, Васильевич, — не здороваясь, беспощадно выговаривает Хромов, словно вбивает первый гвоздь.
Ледяное спокойствие внезапно овладевает мною. Сразу опустошенный, я даже не жду разъяснений. Сейчас для меня совсем безразличны события. Я знаю только крушение, грохнувшее, как обвал, разметавшее вдребезги мою радость.
— Ну? — холодно, почти враждебно вызываю я.
— Золота нет, — отрезает десятник, — площадь пуста!
Вот этого я и ждал. Остальное неважно. И все же, я спрашиваю с изумлением:
— Но я же видел, Евдокимов показывал!
— Сволочи, ворнаки! — срывается в ругань десятник. — Говорил, не шлите шпаны... Первый раз, за сорок лет!
Этот большой и суровый человек потрясен до крика.
— В три шурфа подсыпали золото! Как вы не понимаете!
Удивление пересиливает мое отчаяние.
— Ну, как, для чего? — почти плачет Хромов. — Чтобы очки втереть, чтобы не сносили прииск!
— Золотом рискнули!?
— Нашлись такие. Нарочно в разведку у Евдокимова отпросились. За домики да за пашни, дьяволы, испугались! В двенадцатый шурф тридцать два грамма подсунули, в ближний — одиннадцать, а в левый — восемь. Вот что сделали, подлецы!
