Образ Нарцисса, изображенный Овидием в «Метаморфозах», во времена Сковороды был очень популярен. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую оперу Кристофа Виллибальда Глюка «Эхо и Нарцисс», написанную всего через несколько лет после появления диалога Сковороды, или широко распространенные в те времена энциклопедии эмблем. Например, в изданной в 1705 году в Амстердаме книге «Избранные эмблемы и символы», которую Сковорода не раз с удовольствием перелистывал и даже перерисовывал некоторые изображения, есть рисунок «Нарцисс над водой», имеющий следующую подпись: «Познай самого себя. Помни, кто ты есть. "Nosce te ipsum"».
Точно так же трактует этот образ и Сковорода: «Наркиссов образ, – пишет он в начале диалога, – благовестит сие: «Узнай себя!». Будто бы сказал: хочешь ли быть доволен собою и влюбиться в самого себя? Узнай же себя!» Да и в самом деле, продолжает философ, проводя параллель со словами Овидия из его «Науки любви»: «Ignoti nulla cupido» («К неизвестному не тянет»), – «Как бы можно влюбиться в неведомое? Не горит сено, не касаясь огня. Не любит сердце, не видя красоты. Видно, что любовь есть Софиина дочь. Где мудрость узрела, там любовь возгорела». Здесь уже миф о Нарциссе незаметно переходит в русло старой-престарой темы христианского богословия. Вспомним, как еще Ориген учил, что любовь пылает тем сильнее, чем глубже познание. А вот мысль Исаака Сирина: «любовь – это порождение познания». Да и украинские богословы не раз говорили об этом. Например, Мелетий Смотрицкий в своей «Апологии» писал: не может быть так, чтобы кто-то полюбил какую-нибудь вещь до того, как хотя бы немного ее познал.
Диалог Сковороды имеет довольно непростое, но в то же время удивительно гармоничное построение, которое своей грациозностью напоминает столь милые сердцу странствующего философа барочные украинские храмы. Он состоит из двух коротких вступительных разделов («Пролог» и «Чудо, явленное во водах Наркиссу»), семи «разговоров» о самопознании, а именно о «внутреннем человеке», о невидимой природе творения Божьего, о человеке как о мериле всех вещей, о добре и зле, воскресение и его мистическом залоге – Божьей «искре». А завершает его «Симфония, сиречь согласие священных слов», которая, в свою очередь, состоит из вступления, хора и четырех «малых» симфоний. При этом художественное время диалога – это не только время обычное (его действие разворачивается в течение семи дней, от понедельника до воскресения). Сквозь него явно просматривается время символическое («Страстная седьмица» и неделя перед Рождеством), архетипическое (семь дней притчи, которую рассказывает Памва в начале «Симфонии»), и даже литургическое, ведь конечная «Симфония» звучит как настоящая внехрамовая литургия.
