Работа эта была крайне увлекательной. У каждого солдата была норма – прокопать за день не то шесть, не то восемь метров этой траншеи (на безлесных участках все десять). Земля была влажной, глинистой, липла к лопате. То и дело встречались мешающие копать корни, их безжалостно подсекали и выкидывали наверх.
Над парнями с мокрыми от пота гимнастерками вились тучи комаров, а вдоль траншеи прохаживался командир взвода, загоняющий обратно тех, кто решил без команды перекурить. Ну, чисто галеры.
Вот туда Антон Бельский и попал. И в первый же день с непривычки, даже в голицах, натер себе такую мозоль, что она к вечеру вздулась на ладони огромным чудовищным пузырем, на который даже смотреть было страшно.
Утром Антон радостно показал этот жуткий пузырь своему командиру взвода, и старший сержант Кадыргалиев с большой неохотой отпустил его в санчасть.
– Ого! – сказал пахнущий шипром и медицинским спиртом военфельдшер сержант Куклин, увидев у Бельского на ладони этот распираемый изнутри мозольной жидкостью кожаный полупрозачный купол. – Это ж надо так суметь!
А затем взял обыкновенное бритвенное лезвие «Нева», протер его ваткой со спиртом, и аккуратно, но больно срезал этот вздувшийся лоскут кожи с Антоновой ладони.
Сморщившись, Бельский смотрел в сторону, но краем глаза все равно видел, как Куклин промокнул багровую ладонь ваткой, смазал ее чем-то сильно щиплющим и перебинтовал.
– Все, иди! – сказал он Антону. – Завтра в это же время на перевязку придешь.
– А освобождение? – взвыл Бельский. Куклин вздохнул, буркнул: «А, ну да!», и вписав имя и подразделение Антона в готовую, машинописную форму, подписал бумажку и протянул ему.
Антон неловко затолкал ее левой рукой в карман гимнастерки и, радостный, потопал к себе в роту.
В казарме было пусто – пацанов уже увезли на объект. Антон подмигнул скучающему у тумбочки дневальному и направился к своей кровати, надеясь вздремнуть часок-другой – заветное освобождение давало право на заслуженное безделье.
Но зараза старшина Павлюченко как будто только и дожидался Бельского. Когда Антон, стараясь не топать сапогами, проходил мимо каптерки, дверь ее распахнулась.
– Вот ты-то мне и нужен! – гнусно улыбаясь, сказал Павлюченко. – Окна умеешь заклеивать?
– Товарищ старшина, у меня освобождение, рука вот болит.
Бельский полез в карман за заветной бумажкой, хотя Павлюченко и так видел его забинтованную кисть.
– А ну!
Старшина внимательно изучил освобождение и вернул его Антону.
