отбили назад, за Рейн, в расплату за семидесятый и семьдесят первый, исход войны уже практически решён, поскольку американцы с их танками и солдатами-неграми…
– Что с Луизой? – спросил Леон.
Мол, все в городке смирились с тем, что Леон каким-то образом попал под немецкое наступление 30 мая, поэтому, кстати, на его должность телеграфиста, хотя ей тяжело об этом говорить, пришлось взять другого человека, работа ведь не ждёт, но это не мешает ему вернуться домой – у мадам Жозианны он всегда найдёт тарелку супа и место для ночлега, а всё остальное устроится.
– Что с Луизой? – спросил Леон.
– Вот ведь паскудство… – вздохнула мадам Жозианна с непривычно грубоватым подбором слов, растягивая гласные, как будто желая отсрочить неизбежный ответ.
– Что с Луизой?
– Послушай, сокровище моё, маленькая Луиза погибла при бомбёжке.
– Нет.
– Да.
– Ч-чёрт.
– Да.
– Где?
– Я не знаю, мой хороший, никто не знает. Её сумку и удостоверение личности нашли на просёлочной дороге между Аббевилем и Амьеном. Понятия не имею, что она там делала. Говорят, что в её сумке были только буёк и четыре раковины от гребешков, а удостоверение было в крови. Так ли это на самом деле, я не знаю, ты же знаешь, мой ангел, люди много болтают.
– А велосипед? – спросил Леон и тут же устыдился своих бесконечных расспросов. Мадам Жозианна тоже удивлённо промолчала, а потом продолжила своим тактичным тоном:
– Нам всем очень жаль, мой малыш Леон, все в Сен-Люке очень любили Луизу. Она была святой, действительно, святой Леон, ты ещё тут?
– Да.
– Ты ведь вернёшься домой, сокровище моё? Постарайся успеть к ужину, у нас сегодня рататуй.
Леон и в самом деле прибыл на вокзал Сен-Люка к ужину. Он дал мадам Жозианне расцеловать себя, накормить, осыпать ласковыми именами, потом она переодела его в чистую одежду и отругала за то, что он бледный и тощий, как смерть. Начальник станции Бартельми, со своей стороны, хотел, пока Жозианна на кухне мыла посуду, взглянуть на свежие рубцы Леона и расспросить о немецком военном самолёте того июньского утра, о бомбовой воронке на дороге и о длине юбок канадских медсестёр.
Но поскольку ни он, ни Жозианна не могли ничего рассказать о Луизе, после кофе он извинился и пошёл прогуляться по платановой аллее, чтобы расспросить болтунов в кафе «Дю Коммерс». Когда он вошёл в заведение, его чествовали так, будто он восстал из мёртвых, говорили наперебой, заказывали перно «для всех», за которое потом никто не хотел платить; но когда он завёл речь о Луизе, они стали неразговорчивыми, смотрели в сторону, крутили сигареты и набивали трубки табаком.
