– Подождите! – крикнул Леон и схватил санитара за рукав. – Там впереди есть ещё один.
– Где? – спросил солдат.
– На дороге. За пригорком.
– Мы только что оттуда. Там никого нет.
– Девушка, – Леон хрипел, ему трудно было говорить.
– Правда? Блондинка или брюнетка? Мне нравятся рыжие. Она случайно не рыжая?
– Она с велосипедом.
– А ноги красивые? А мордашка? Как она на лицо, камрад? Мне нравится молочная белизна мордашек у рыжих. Особенно когда они налево косятся.
– Её зовут Луиза.
– Как, ты говоришь, её зовут? Говори громче, дружище, я не могу разобрать.
– Луиза.
– Слушай, там не лежит никакой Луизы, я бы заметил. Луизу-то, чёрт подери, я бы точно заметил, не сомневайся. С такой-то мордашкой.
– И велосипеда нет?
– Какой велосипед – твой, что ли? Да вон он, камрад.
– Девушка ехала на велосипеде.
– Рыжая Луиза? С хитрой мордашкой?
Леон закрыл глаза и кивнул.
– Там за пригорком? Прости, там никого нет. Ни моськи, ни велосипеда.
– Пожалуйста, – прошептал Леон.
– Я тебе точно говорю, – сказал санитар.
– Я вас умоляю.
– Чёрт тебя подери. Ладно, я ещё раз гляну. – Солдат подал знак шофёру и пешком пошёл назад, за пригорок. Через пять минут вернулся:
– Я же сказал, никого.
– Правда никого?
– Сломанный велосипед. – Солдат засмеялся, открывая пассажирскую дверцу. – А больше ни моськи, ни письки. Увы.
И грузовик, у которого, казалось, не было ни рессор, ни муфты сцепления, пустился в бесконечный путь назад в Ле Трепор в канадский военный госпиталь. Два санитара одного за другим перенесли свои тринадцать находок в экстренный приёмный покой, а немного спустя в операционной палатке молчаливый врач, перепачканный кровью, быстрыми размашистыми разрезами под «веселящим» газом вынул из Леона две пулемётные пули и зашил ему живот такими же быстрыми, размашистыми стежками. Как он узнал позже, одна пуля увязла в правом лёгком, а другая, пробив желудок, остановилась у левой тазовой кости.
Поскольку он потерял много крови, а операционный рубец был длиной в тридцать сантиметров, ему пришлось пролежать в лазарете несколько недель. Очнувшись от наркоза, первое, что он увидел на этом свете, было доброе, круглое, веснушчатое лицо медсестры, которая, наморщив лоб, смотрела на часы, прижав подушечки пальцев к его запястью и беззвучно шевеля губами.
– Извините, мадмуазель, не поступала ли сюда девушка?
– Девушка?
– Луиза? Зелёные глаза, короткие чёрные волосы?
Медсестра засмеялась, помотала кудряшками и позвала врача. Тот тоже помотал головой. За день Леон расспросил всех медсестёр, санитаров, врачей и раненых, которые проходили мимо его кровати, а они все только смеялись, и никто ничего не знал. Вечером он написал три письма в Сен-Люк-на-Марне: одно – мэру, второе – начальнику станцию Бартельми и третье – хозяину кафе «Дю Коммерс». И хотя он знал, что полевая почта работает нерасторопно и на ответ он может рассчитывать только через недели или месяцы, уже на следующее утро он попросил узнать у администрации лазарета, не пришла ли ему почта.
