Конечно, он выбирает домино с машинами.
– Я кладу самосвал и велосипед.
Он не знает, что тема занятия – звук «л», но уже произносит его, хотя в прошлый раз не произносил. Ни он, ни даже я не заметили, когда это произошло. Звуки нужны, чтобы управлять самосвалами и «ланчиями» (кстати, что такое «ланчия»?), турецкими туфлями и «морскими камешками». Никто не думает о том, что нужно произнести звук просто ради звука.
Хотя мне в детстве иногда хотелось произносить звуки, извлечь их как лакированные предметы из мешочка.
«р» – пирамидка с ребристыми боками, та, что вроде музыкального инструмента.
«к» – кастрюля с плотно прилегающей крышкой, которую надо быстро открыть.
«у» – катушка, когда в неё дуешь.
Звуки соприкасаются боками и постукивают друг о друга.
– А теперь попробуй сама с ним поиграть.
У меня не получается. То ли голос неуверенный, то ли руки не слушаются, но ритм игры, когда всё происходит само собой, куда-то пропал.
Нина Евсеевна оборачивается к Сашиной маме:
– А вы всё записывайте, потом будете дома так играть. И уже мне:
– Если ребёнок заговорил, в этом только десять процентов моей заслуги, остальные девяносто – заслуга родителей.
Нина Евсеевна нашла мне ученицу, точнее, не нашла, а дала. Это была вполне нормальная семилетняя девочка, весёлая и разговорчивая, я должна была раз в неделю приходить к ней
домой и заниматься чтением, прописями и прочей подготовкой к школе.
Нина Евсеевна рассказала, что девочка эта, когда ей было чуть больше года, опрокинула на себя чашку с кипящим кофе. Последствием шока и болезненного лечения стало полное отсутствие речи. В три года неговорящую девочку привели к Нине Евсеевне. Рассказывая эту историю, Нина Евсеевна кивает на угол в прихожей:
– Вот здесь она лежала, кричала и стучала ногами по полу. А мы с её папой брали её за руки за ноги и несли заниматься. Первый звук она сказала на одиннадцатом занятии, первое слово – на двадцать третьем.
В восемь лет девочка пошла в обычную школу. Я пришла в фонд «Отцы и дети», начала заниматься с аутичными детьми и перестала сидеть на уроках у Нины Евсеевны. Она мне говорила:
– Я с этими аутистами не знаю что делать, поэтому никог да их не беру. Ты мне скажи, их вообще можно как-то развить или нет?
Мою работу она не очень одобряла:
– Лучше уходи оттуда, не верю я, что им можно чем-то помочь.
При этом Нина Евсеевна научила говорить ребёнка, которого все вокруг считали безнадёжным и обречённым на вечную немоту.
