Я не любил стола и лампы
В квартире утлой, словно лодка,
И тишины, бесшумной лапой
Хватающей стихи за глотку.
Москва меня не отвлекала —
Мне даже нравилось,
что гулки
Ее кривые, как лекало,
Изогнутые переулки.
Мне нравилось, что слоем шума
Ее покрыло, словно шубой,
Многоголосым гамом ГУМа,
Трамваев трескотнею грубой.
Я привыкал довольно скоро
К ушам,
немного оглушенным,
К повышенному тону спора
И глоткам,
словно бы луженым.
Мне громкость нравилась и резкость —
Не ломкость слышалась, а крепость
За голосами молодыми,
Охрипшими
в табачном дыме.
Гудков фабричных
перегуды,
Звонков вокзальных
перезвоны,
Громов июньских
перегромы
В начале летнего сезона —
Все это надо слушать, слушать,
Рассматривать не уставая.
И вот развешиваю уши,
Глаза пошире раскрываю
И, любопытный,
словно в детстве,
Спешу
с горячей головою
Наслушаться и наглядеться,
Нарадоваться
Москвою.
