Так сказать, рукопись вполне благожелательного свойства – в отношении того, кто вдруг возьмется прочитать.
Чем же она примечательна?
Сперва коснемся несколько глубин истории. Так принято в кругах.
Еще настырный Диоген, бывало, громко и прилюдно сокрушался: «Земля ойкуменная – истинно колыбель человеческая, но не можно оному в колыбели вечно жити, ибо – срам»; и потому переселился жить в бочку.
Другой бедовый природопытатель, душка Циолковский, по случайности познавши диогенову премудрость, выражался постоянно в том же духе; тем не менее в бочку сам не полез, но зато придумал, как её не без изящества надставить сверху в точности такими же и – запустить ко всем чертям.
Так человек узнал свою дорогу в космос.
Кстати, о человеке.
Добрейший, кроткий, сладкозвучнейший певец любой нечаянной свободы Катаваса Пестик, страшивший всех своих врагов уж только тем, что в голове его рос постоянно фикус, а благородная душа была наполнена вегетарьянством (мы полагаем, эпитет «вольтерьянский», фигурирующий всюду, – явная описка угодливых историографов былых времен), – так вот, на смертном одре сей покровитель разных исчезающих народов, кротких вдов и особливо мальчиков из брошенных семей печально и смиренно сообщил: «Да, милые друзья мои, конечно, всякий человек – венец природы… Ну, а вдруг терновый?».
Впрочем, мы немного отвлеклись.
Первым навсегда – запомним это доброе словцо! – покинул Землю некто донской японец Кукусаки Замураки.
При нем была любезная жена – акробатка Дуся. Она сложилась пополам, и муж, отбывши в дальнюю командировку, в чемодане тайно вывез супругу за пределы.
Обратно они не вернулись.
Донские японцы долго ликовали.
Мы не станем красочно и с разными деталями распространяться, дабы не вызвать у почтенных обывателей непредсказуемых порывов, о том, какая вскоре смута поднялась среди тогдашних обитателей Земли.
Все требовали предоставить право – каждому, бессрочно – лететь, куда хотят, и оставаться, где сумеют.
Понятно, вместо права был немедленный запрет: эдак все бы чохом улетели, а кто бы на Земле тогда пахал?!
Но – дело давнее, пережито́е. Почти забытое. Чему в немалой степени способствовал обидно рано, но без мук преставившийся от обжорства Ляпикордусъ-Сiнекюр. Его знаменитый афоризм: «О, эти интеллекта гривуазные скачки́! То запоры, то поносы. А когда же размышлять?».
Говорят, философ был отменный, вот только в обществах порой чудил, а польза, принесенная им отечеству, неоценима навсегда.
