Вещи были покорным и спокойным народцем. Да и странным было бы ждать от них иного. Но в последнее время с ними стали твориться чудеса. Пушки порой разрывало в руках убийц. Кисти вместо нацистских лозунгов писали призывы к миру и разоружению. Компьютеры отказывались рассчитывать траектории ракетных ударов, типографские машины неожиданно для наборщиков начинали печатать сенсационные разоблачения… И тогда в небольшой квартирке появлялся один из хозяев резидента и начинался скандал. А маленький, невзрачный человечек, сидя на своем скрипучем диване, разводил руками, таращил глаза и отнекивался.
Он был счастлив, получив власть над миром вещей, Но старался пользоваться ею во благо людям.
Порою он тысячедолларовой банкнотой взвивался в воздух из кассы супермаркета и опускался в жилище бедняка. Либо в облике распятого Христа грозил пальцем лицемерному банкиру, или, вселившись в стремительную ракету, отклонялся от курса и взрывался в пустыне. Он не вел счета своим благодеяниям и никогда не возвращался к тем, кого облагодетельствовал. А напрасно. Тогда бы он увидел кассиршу, у которой злополучную тысячу вычли из жалованья. И бедняка, который на все деньги накупил дурманящего зелья и погиб, отравившись. И банкира, который стал вести аскетический образ жизни, закрыл свои заводы, выбросив на улицу тысячи людей, и перевел несколько миллиардов на текущий счет Ватикана. И вояк, которые закупили новые ракеты, еще лучшего качества… Да, вещи влияли на мир. Но еще больше мир влиял на вещи.
Впрочем, смотря что считать вещами. Автор лично знавал людей, которые стояли на уровне более низком, чем любая приличная вещь. Это были какие-то уродливые белковые машины для поглощения различных соединений этанола, выполнения самых элементарных работ и зачатия себе подобных. Любой честный экскаватор со всем этим справился бы гораздо лучше, исключая разве что последнюю функцию, да и не экскаваторово это дело.
И чем больше мой герой имел дело с людьми, тем больше он начинал уважать вещи. Ровный и беззаботный, но вспыльчивый характер чайника. Сухой и педантичный, но до жути капризный – у пишущей машинки. Трудолюбивый и въедливый – у старины-бульдозера. Тонкий и трепетный, как у робкой лани – у «жигуленка» последней модели… В каждом из них резидент побывал, оставив частицу своего существа. И зачастую ему казалось, что на улицах его дружно приветствуют окружающей его, движущиеся, качающиеся, вертящиеся, работающие, поющие и танцующие вещи.
