Вспыхнул свет. Мужчина остановился у решетки, а потом, повинуясь приказу Кина, медленно отошел к противоположной стене. Там он и стоял, оглядываясь по сторонам с тупым выражением лица. Свет очерчивал на стене его отчетливую тень.
А потом рядом с ним появилась вторая тень.
Она была огромной, округлой, с торчащими во все стороны толстыми шипами и темным наростом наверху — камнем жизни. Тень чудовищного бога! Мужчина заметил ее и повернулся.
Безумный ужас исказил его лицо. При виде этой чудовищной, невероятно реалистической гримасы я почувствовал, как мурашки снова побежали у меня по спине. Это было слишком убедительно. Невозможно, чтобы этот человек просто играл!
А если-играл, значит — был гениальным актером, так же как Кин — великолепным режиссером. Тень на стене дрогнула, принялась раскачиваться и несколько поднялась, держась на дюжине отростков, выдвинувшихся снизу. Шипы изменились — они вытягивались, отвратительно извивались, напоминая червей.
Однако не метаморфоза тени заставила меня застыть на стуле, а скорее неподдельный ужас на лице мужчины. Он стоял, вытаращив глаза, а тень на стене раскачивалась, делаясь все больше и больше. Наконец человек с немым воплем бросился бежать. Тень заколебалась, словно в нерешительности, и медленно ушла за пределы кадра.
Но были и другие камеры, а Кин умело пользовался монтажом. Мужчина метался по подвалу, то и дело сверкали ослепительные вспышки, и по-прежнему страшная тень ползла по стене. Ни разу не было показано, что же бросало эту тень — только сама тень, — и это оказалось блистательным трюком. Я знал слишком много режиссеров, которые не могли устоять перед соблазном показать в фильме чудовище, уничтожая тем самым иллюзию: резина и папье-маше, как бы умело их ни использовали, никогда никого не убедят.
Наконец тени слились в одну — гигантская, раскачивающаяся тварь с вьющимися щупальцами и черная тень мужчины. Он был схвачен и поднят вверх, несмотря на отчаянные попытки вырваться. Потом тени слились совсем, и мужчина больше не появлялся. Только темная шишка, венчавшая большую тень, побледнела и замерцала, словно из нее шло удивительное сияние, свет, насыщавшийся жертвой. Камень ожил.
Где-то рядом послышался шорох, Энн вздрогнула и прижалась ко мне в темноте. Из аппаратной донесся голос Кина:
— Сцен с жертвами больше, мистер Хэвиленд, но я их еще не смонтировал, за исключением той, которую вы увидите через секунду. Как я говорил, фильм еще не закончен.
