Да, деревенька была пуста, как от людей, так и оставшихся от них вещей — постарались мародерствующие соседи, под шумок прибравшие к рукам все худо-бедно ценное. Оно и понятно, мало ли что сельским может пригодиться по хозяйству, что добру пропадать? Поэтому, видя разобранные и утащенные на доски крыши домов, навесов и крылец, я не особенно удивился. Странным было другое.
В селении, выраженном единственной улочкой, царил совсем слабый, едва различимый кисловатый запах, отдающий примесью аммиачного духа, отчего меня, думающего о постороннем, словно залихорадило. Все прочее вылетело из головы, передав бразды правления четкой ясности и собранности. Давно забытое чувство проснулось, потребовав ответа. Оно требовало решений и действий, твердя о том, что этот запах, если он мне не почудился, витал здесь неспроста.
Я ткнулся в один дом, во второй, обыскал подворья, рыская словно оголодавшая собака в поисках некогда припрятанной кости. Заглянул во все сараи и залез во все подвалы и чердаки, но, будто в насмешку, остался ни с чем. Везде сопровождал меня тот кислый и местами сладковатый запах. Иногда даже казалось, что он хватал меня за руки, оборачивал голову в нужном направлении, намеренно подбрасывая мне верное направление, но признак, казавшийся верным, оказывался обыкновенной пустышкой. И… ничего. Я шел туда, в какой-то момент вонь достигала апогея, заставляла мой разум биться в предвкушении, однако в следующий миг просто растворялась, понукаемая прочь вездесущими сквозняками. Откуда она бралась и почему упорно отказывалась до конца растворяться, я так и не смог себе ответить, сколько бы ни рыл окрестности.
Страшно признать, но я чуть ли не выл от тоски, скребя землю, камни, стены, надеясь найти хоть что-то, указывающее на принадлежность этих запахов. Странное чувство, захлестнувшее меня с головой. Номад, видимо, оказался прав, когда в одном из писем бил навскидку, порицая меня за то, что в своем времяпрепровождении и намеренном бездействии я совершенно захряс: как физически, так и морально. Ему было невдомек, что я этого возможно и добивался. Впрочем, радостных настроений и чувства полезного дела, как теперь, у меня действительно давненько не водилось.
Как итог, деревня пуста — ни единой живой души или твари. Деревня необычайно тиха, словно бы даже птицы не решаются нарушить царящее здесь безмолвие. Хотя на ветвях сидят, изредка перелетая с места на место. Не вороны — обыкновенные пичуги, что немного смущает третий, последний пункт, — в деревне отвратительно смердит мертвечиной, и чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее понимаю, что запах этот здесь по-настоящему устоявшийся, буквально въевшийся в саму плоть земли. И если поначалу он казался слегка ощутимым, то теперь, дыша через пропитанный благовониями платок, я не чувствовал иного запаха, кроме приставшего гнилья.
