Тельхейм. И в сущности, это будет то же бахвальство и те же сетования.
Минна. Эх вы, правдолюбец, в таком случае не следовало называть себя несчастным… Либо уж молчать, либо выкладывать всю правду. Необходимость, голос разума приказывают вам забыть меня? Я преклоняюсь перед разумом и благоговею перед необходимостью. Но докажите же мне, насколько разумен наш разум и необходима ваша необходимость!
Тельхейм. Хорошо, слушайте же, сударыня! Вы зовете меня Тельхеймом. Это имя совпадает с моим. Но вы полагаете, что я тот Тельхейм, которого вы знали в своих родных краях: цветущий мужчина, исполненный желаний и честолюбия, человек, властвующий над своим телом и своей душой, перед которым распахнутыми стоят врата счастья и славы, который если еще и не был достоин вашей руки и сердца, то мог надеяться, что с каждым днем будет все достойнее. Мне назваться тем Тельхеймом так же невозможно, как назваться собственным отцом. Нет больше ни того, ни другого. Я Тельхейм, но Тельхейм в отставке, уязвленный в своей чести, калека, нищий. Сударыня, вы дали слово тому Тельхейму, захотите ли вы снова дать его этому?
Минна. Звучит трагически! Но, сударь, покуда я найду того — а к Тельхеймам я питаю неизменно нежные чувства, — этому придется протянуть мне руку помощи. Вашу руку, милый нищий! (Берет его руку.)
Тельхейм(держа шляпу в другой руке, прикрывает ею лицо и отворачивается). Это уж слишком! Где я? Пустите меня, сударыня! Ваша доброта — пытка для меня. Пустите!
Минна. Что с вами? Куда вы?
Тельхейм. Прочь от вас.
Минна. Прочь от меня? (Кладет его руку себе на грудь.) Пустые мечты!
Тельхейм. Отчаяние бросит меня мертвым к вашим ногам.
Минна. Прочь от меня?
Тельхейм. Да, прочь! Никогда, никогда не видеть вас. Я решил, решил твердо и бесповоротно — не совершать низости. Не допустить вас до опрометчивого шага. Пустите меня, Минна! (Вырывается и убегает.)
Минна(ему вслед). Минне — отпустить вас? Тельхейм! Тельхейм!
