БРОНСОН, ОКРУЖЕННЫЙ ПРИЗРАКАМИ, ПОГРУЖЕННЫЙ В БЕЗНАДЕЖНУЮ АПАТИЮ, В ГЛУХОМ, СЛЕПОМ УЖАСЕ, ТАКОМ ВСЕМОГУЩЕМ, ЧТО МЫШЛЕНИЕ СТАЛО НЕВЫНОСИМЫМ И БЕССМЫСЛЕННЫМ УСИЛИЕМ… ВОЛЯ К БОРЬБЕ ИСЧЕЗЛА, ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО СТРАХ И ГОТОВНОСТЬ ПРИНЯТЬ ЛЕДЯНОЙ МРАК.
Это было наследие Бронсона. Да, думал Крокетт, призраки существуют. Сегодня, в двадцать первом веке, может, прямо сейчас. Когда-то это были просто суеверия, но здесь, в подледном зале, тени сгущались даже там, где не могло быть теней. Разум Крокетта и во сне и наяву непрерывно атаковали фантастические видения. Его сны заполняла бесформенная, невообразимо пустая темнота, которая неумолимо надвигалась, когда он пытался бежать на подгибающихся ногах.
Однако Квейл чувствовал себя все лучше.
Три недели, четыре, пять, наконец, кончилась шестая. Крокетт устал, и его не покидало чувство, что он останется в этой тюрьме до самой смерти, что никогда ему не выбраться отсюда. Но он стойко переносил все. Форд вел себя ровно, только стал еще собраннее, суше, сдержаннее. Ни словом, ни жестом он не давал понять, с какой силой интеграторы атакуют его психику.
Интеграторы в глазах Крокетта обрели индивидуальность. Теперь они были для него угрюмыми джинами, затаившимися в Черепе, совершенно равнодушными к судьбам людей.
Снежная буря, стегая лед порывами ветра, превратила ледник в спутанный клубок. Крокетт, лишенный возможности выходить на поверхность, все больше погружался в уныние. Пищевые автоматы, располагающие любыми продуктами, сервировали стол; если бы не они, все трое ходили бы голодными. Крокетт был слишком апатичен, чтобы заниматься чем-либо, выходящим за пределы его профессиональных обязанностей, и Форд уже начал озабоченно поглядывать на него. Напряжение не уменьшалось.
Если бы что-то изменилось, если бы возникло хотя бы малейшее отклонение от смертоносной монотонности депрессии, появилась бы надежда. Однако запись навсегда остановилась на одной фазе. Ощущение безнадежности и поражения было так сильно, что Крокетт не мог бы даже покончить с собой. И все же он продолжал судорожно держаться за остатки здравого смысла, зацепившись за одну мысль — быстрое излечение Квейла автоматически уничтожит призрак.
Медленно, почти незаметно, терапия начинала действовать. Доктор Форд не щадил себя, окружал Квейла заботой и вел к здоровью, выполняя роль протеза, на который мог опереться больной человек. Квейл поддавался тяжело, но в целом результат был удовлетворителен.
