В итоге разочаровались и огорчились обе стороны – что финская, что советская. Но СССР подтянул дополнительные силы, на фронт прибыла серьезная артиллерия и оборонительная полоса оказалась пробита. Теперь – в марте – видно было, что финская военщина на ладан дышит, теряя позиции и откатываясь, чем дальше – тем быстрее. Крах всей этой шюцкоровской наглости был очевиден по всем признакам.
И вдвойне обидно в самом конце войны словить пулю!
— Кукушка, сука! — услышал лейтенант голос бойца справа.
— Ничо, мы уже в кустах, тут ему не видать! — отозвался слева другой.
— Тащ лейтнант, живы?
Берестов попытался сказать, что жив – и удивился. Не получалось даже рот раскрыть! Потянулся рукой в перчатке – и опять ничего не понял. Стянул перчатку, пальцами осторожно стал ощупывать лицо… Сам себя не узнал – вместо свежевыбритых щек – какая-то неровная подушка, мокрая, липкая, вздутая и с острыми какими-то зазубринами и выступами, торчащими совсем неуместно и непонятно. Никаких острых предметов раньше на щеках не было! Откуда взялись-то???
Разум категорически не хотел понимать и принимать крайне неприятную правду, допустил только одну куцую мыслишку: "Меня ранило!"
И тут накатила такая ослепительная рвущая боль, что стало ему ни до чего. Впридачу пришлось корячиться, заваливаясь набок – оказалось, что не вздохнуть, на спине лежа. Слезы потекли градом, ручьями, но не до стыда было, потому как боль, лютая, ранее никогда не испытанная заполнила и сознание и разум. И дышать было нечем.
В медсанбат раненого привезли почти в бессознательном состоянии, уложив на живот и подложив под грудь и лоб скатки шинелей. Врач на сортировке тут же отправил его на стол, вид у щеголеватого молодого командира был страшноватый – пуля наискось пробила ему рот, войдя в верхнюю челюсть, разнеся ее и вывернув ком мяса с дроблеными костями из нижней. Щеки у Берестова не было, только какие-то нищенские лохмотья свисали.
Первичную обработку раны сделали как могли, но тут без лор-врача и стоматолога было никак не обойтись – косточки из разбитой верхней челюсти, осколки зубов щедро нашпиговали язык и из-за массивного кровотечения очистить все слепые раневые ходы было невозможно в полевых условиях. Да и сложить переломанные кости челюстей было в полевых условиях тоже – никак.
Из-за стремительно развивавшегося отека пришлось срочно делать трахеотомию, вставляя стальную трубочку, через которую со свистом пошел в легкие воздух, а лейтенант впридачу еще и онемел. Теперь его стоны, когда он терял сознание, были беззвучными протяжными сипами, вызывавшими у врачей неприятное ощущение – как металлом по стеклу когда скрипят, хотя в медсанбате чего только не слыхали.
