«По-моему, Мюриель, об этом стоит подумать». Ведь при жизни я привыкла вести с ней долгие беседы и после смерти продолжала обращаться к ней в своих мыслях. Конечно, я ходила попить кофе с моей бывшей коллегой Линдой Генетт или на аперитив с Брижитт Леметр, которая состояла в том же клубе пеших прогулок, но все это было не то.
Девушка поставила компакт-диск в стереосистему, стоявшую на задней полке, и из усилителей понеслись гитарные аккорды. Я пошла поставить на место пустую чашку, а девушка исчезла в глубине. Она еще не вернулась, когда на пороге появился все еще по-юношески безбородый Рафаэль. Одет он был в рваные джинсы и черную рубаху, из-под которой виднелась красная майка, на носу темные очки в серебряной оправе. Я двинулась прямо к нему.
– Рафаэль, лапочка, поздравляю! Потрясающе!
Он снял темные очки.
– Эй, Люси! Рад тебя видеть, ты в отличной форме!
Это было то самое, что мне так нравилось в Рафаэле: несмотря на свой вроде бы подростковый вид, он всегда умел ввернуть нужный комплимент. Я чмокнула его в щеку:
– Так, значит, торговля бойко идет?
– В основном покупают туристы. Им сувениры нужны. Но я не жалуюсь. Шарон на месте?
– Продавщица-то? Вроде бы, да.
Он попросил меня подождать, а сам удалился на время.
– Ты получил мой мейл? – заквохтала я ему вслед. – Не хочешь со мной выпить кофе?
Дверь за ним осталась открытой. Из-за нее доносились обрывки разговора, но из-за гитарных аккордов я не могла разобрать, о чем шла речь. Один семидесятилетний дядечка с бананом наперевес толкнул дверь в галерею, бросил взгляд на пустующие стены и закрыл дверь, продолжив путь рядом с полной женщиной, которая ела мороженое в стаканчике, несмотря на прохладную погоду.
Чайный салон на улице Сен-Поль, куда привел меня Рафаэль, благодаря обилию цветов на подоконниках, напоминал теплицу. Поскольку Рафаэль еще не обедал, то наряду с кофе с молоком он заказал еще и панини с жареной свининой и маринованными баклажанами. Я попросила к чаю печенье с клюквой.
Из своей поездки в Индию Рафаэль вынес, по его словам, обостренное ощущение момента, являющегося единственным барометром счастья.
– Смысл моих фоторабот есть не что иное, как уловить некий миг, – заметил он.
Его замечание показалось мне весьма поверхностным, но я ничего не ответила. Он утверждал также, что полюбил там медлительность, и, кстати, стал довольно нудно описывать индийский храм, расположенный в трех часах от Калькутты, фотографию которого он отправил во французский журнал. Когда моему терпению пришел конец, я спросила:
