Все такой же невысокий и поджарый, смуглый и черноволосый, ничуть не постаревший за десять с лишним лет бывший лучший слесаренковский друг Коля Кулагин – в хорошем деловом костюме, при галстуке, не по-субботнему – поднялся с кожаного диванчика в холле и произнес, протягивая руку:
– С приездом, Виктор Александрович.
«Ага, вот так», – сказал про себя Слесаренко и ответил в тон, пожал поданную ладонь, но не удержался и приобнял левой рукой Колюнчика за плечо.
– Ключи оставьте, пожалуйста, – вежливо пропела девица за стойкой. Сто двадцать долларов в сутки, а все равно «совок» – один туалет на три комнаты в общем коридоре, «квартирная» схема.
– Надолго в Сургут? – спросил Кулагин, когда спустились по ступенькам и шли к машине.
– Дня на три. Да ну тебя к черту, Коля! Ты что, по службе меня встречаешь?
Кулагин легко рассмеялся и сказал, вставляя ключ в дверной замок:
– А ты, Витя, к нам просто в гости прикатил. Садись, поехали.
Слесаренко плохо разбирался в иностранных машинах. Эта была какая-то приплюснутая, разлапистая, вся в зализанных углах, изнутри непривычно просторная даже для Виктора Александровича с его нескромными телесными габаритами.
– Как тебе мой «сарай»? – поинтересовался Колюнчик, выруливая на дорогу. – У тебя, я слышал, девятьсотсороковая «вольвуха»?
«Откуда знает?» – удивился Слесаренко и тут же догадался: ничего странного, та партия бартерных «вольво» прошла через Сургут, концы не спрячешь от любопытных, а Колюнчик всегда был страшно любопытным, но не во вред Виктору Александровичу, а на пользу ему и делу.
– Как Вера, как дети?
– В порядке, – ответил Слесаренко. – Слушай, а ты-то хоть женился наконец?
– Не-а, – весело сказал Колюнчик.
Неженатость Кулагина была тогда главным препятствием в получении им освобождавшейся слесаренковской двухкомнатной квартиры. Колюнчик писал объяснительные про приезжающую мать и грядущее бракосочетание с обозначенной в тексте девицей, а жил он тогда в обычной общаге, хоть и был уже заместителем начальника стройуправления. Виктор Александрович с приятностью вспоминал те времена, когда личная бытовая скромность была не в тягость большинству начальников и ценилась большинством рабочих. Конечно, случалось и барство, но не стяжательное, а какое-то промотательное: взять катер, набить патронами, девками и водкой, куролесить на реке со стрельбой без добычи, посадить катер на мель и дергать вертолетом, рискуя утопить обе машины и покалечить людей... Бог знает почему, но все обходилось. И не было тайных квартир, купленных на чужое имя, не было толстой «зелени» в заначках и бриллиантов, закопанных на даче, не было этих прущих в глаза иномарок, «Волга» – предел мечтаний... Жизнь была непростой и работа тяжелой, но на душе было легче, потому что ты знал, что будет с тобой завтра и послезавтра, и через много лет – тоже знал, а сегодня нет.
