В тот же день
Коридор был совсем не как в подземной тюрьме: никаких вбитых в стены цепей, никаких кандалов, никаких пятен крови, – хотя за кулисами пятна крови присутствуют наверняка. Стены выкрашены светло-зеленой краской: есть теория, что этот цвет действует успокаивающе – в отличие, скажем, от красного, возбуждающего гнев. Если бы не отсутствие ярких плакатов и досок объявлений, это мог бы быть коридор в современном университетском здании. Серый пол сделан из непонятного материала, в надежде произвести впечатление гранитного, но как-то неубедительно. Пол чисто вымыт, кажется, даже отполирован. В неподвижном воздухе пахнет хлоркой.
По обеим сторонам коридора тянется ряд закрытых дверей. Они металлические, но выкрашены той же светло-зеленой краской, что и стены. Все двери заперты на замок. Но это не спальное крыло. Камеры, где содержатся заключенные, располагаются в северной части здания: отделение строгого режима – тамошних обитателей Феликс не видит, – и отделение общего режима, откуда и набирают участников литературного курса.
В этом крыле располагаются классы реабилитации для заключенных общего режима. Учебные курсы, разнообразные консультации. Здесь работают психологи и психиатры. Есть капеллан, может быть, и не один. Есть приходящий адвокат по правам заключенных. Целый штат преподавателей.
Феликс сторонится этих людей: других преподавателей, адвоката, психиатров и капелланов. Он не хочет знакомиться с их теориями. Не хочет ввязываться в обсуждения и выслушивать их мнение о его курсе. За последние три года он имел с ними несколько кратких бесед, после которых у него оставался весьма неприятный осадок. Коллеги смотрят на него косо. Ему отвратительно их морализаторство.
Похоже, они полагают, что он плохо влияет на заключенных. Феликсу приходится постоянно держаться настороже, напоминая себе, что каждое его слово, сказанное в ответ, будет записано в некую книжечку и обращено против него, если его сослуживцев попросят оценить его терапевтическую и/или педагогическую эффективность. Поэтому он держит рот на замке под градом ханжеского пустословия.
Вы действительно думаете, мистер Герц, что это полезно: подвергать этих надломленных, травмированных людей – позвольте заметить, что они все травмированы так или иначе, многие еще с детства, от родительского насилия или полного пренебрежения, а некоторым из них не помешало бы пройти курс лечения в психиатрической или наркологической клинике; их действительно надо лечить, а не учить словам четырехсотлетней давности, – так вы действительно думаете, что стоит подвергать этих надломленных, легко уязвимых людей воздействию травмирующих драматических ситуаций, способных вызвать тревожность, панические атаки и болезненные воспоминания или же спровоцировать опасные проявления агрессии? Под травмирующими ситуациями мы понимаем политические убийства, гражданские войны, колдовство, отрубленные головы, маленьких мальчиков, убитых в темнице по распоряжению злого дядюшки. Слишком близко к их собственной жизни, в каком-то смысле. В самом деле, мистер Герц, вы готовы идти на риск и взять на себя столь серьезную ответственность?
