– Почему «тоже»?
Я вспоминаю разговор с молодой женщиной-психологом, которая была того же мнения, так как на месте не обнаружили тормозного следа.
– То есть попытка самоубийства, или как? – ответил я тогда вызывающе.
Она ничего не сказала, и мои слова повисли в воздухе.
– Важно, чтобы вы не прятались от реальности, – произнесла она наконец. – Я знаю, что вы опять погружаетесь в свои фантазии. Но вам нужно принять случившееся. Вашей семье нужно, чтобы вы были с ней здесь и сейчас.
Я тогда ничего не ответил.
Я устремил на брата пристальный взгляд:
– С какой стати мне было бы убивать себя? У меня двое детей, я бы никогда их не бросил одних. Это был несчастный случай, я просто не справился с управлением.
Марти, кажется, не поверил.
– Между прочим, эта штука годится теперь только на свалку, – сказал он только. – Не понимаю, почему тебя вдруг потянуло в мотоциклисты. Это же так опасно.
* * *
После его ухода я снова пытаюсь погрузиться в мир фантазий, но на этот раз не получается. Я гляжу в окно. В воздухе стремительно летают ласточки. Я вдруг вспоминаю, что раньше, когда мне бывало плохо, я воображал, будто умею летать.
Я листаю фотоальбом. Кроме портретов жены, я больше всего люблю рассматривать фотографии моего брата и сестры. На некоторых из них сестра заснята во время какой-нибудь вечеринки с бокалом коктейля в руке, взгляд воинственный, в глазах ни капли сомнения. Пятнадцать лет прошло с тех пор, и трудно выразить словами, до чего мне сейчас не хватает Лиз.
В дверь стучат. Пришел санитар. Вместе с ним я, опираясь на костыли, выхожу на первую прогулку в больничном парке. Сломанная нога уже почти не болит, сломанная ключица тоже хорошо срастается, голова вроде совсем перестала болеть. Непривычный дневной свет слепит меня, я вдыхаю воздух всей грудью и сажусь на скамейку. Вокруг меня птичий щебет, с ясного неба на парк светит солнце.
«Она умерла», – звучит у меня в голове.
Несколько мгновений я с трудом пытаюсь овладеть собой. Отвлечься, отвлечься! В голове вихрем проносятся мысли, и внезапно перед глазами вновь встают годы, проведенные в Берлине. Я вспоминаю, как я в своей квартире, охваченный приступом дикого дурачества, в одиночестве пускался в пляс. Вспоминаю подвал в Швейцарии и упаковку ружейных патронов. Вспоминаю, как снова начал писать. Затем все убыстряющийся монтаж бессвязных кадров, и вдруг я ясно вижу то, что произошло перед аварией. На меня глядит бездна.
И я гляжу в нее.
