Кто-то попытался меня поднять, но я слабо запротестовала. Полежав еще с минуту (не сказать чтобы уж совсем в молчании – дуэтное сопение моих спутников было весьма выразительным), пришла к выводу, что холодный паркет (а судя по ощущениям, лежала я именно на нем) – не лучшее место для релакса.
Едва попыталась сесть, как тут же две пары рук приподняли и устроили поудобнее.
– Отошла?
– Как себя чувствуешь?
Перевела взгляд со свекра на оборотня. Участливое выражение и готовность помочь – у одного, спрятанная глубоко злость и решимость – у второго.
Что-либо объяснять Адриано я пока была не готова, несмотря на то, что оборотень этого жаждал. А посему задала вопросы тем, у кого времени на рекогносцировку местности было поболее моего.
– Мы где? И главное – когда?
Мужчины, не сговариваясь, уставились в окно: центральное, с полукруглой аркой и двумя пилястрами. Боковая его створка была разбита и затянута промасленной бумагой, выполнявшей защитную функцию не лучше бабушки-вахтерши в общежитии: не пропуская честные лучи солнца, но позволяя просачиваться холоду и сквознякам.
– И? – мне стало очень любопытно, что же там узрели мои спутники, пока я была в отключке.
– Судя по увиденному, если это, конечно, не игра воображения и не постановка, – мы где-то в Европе галантного века, – наконец провозгласил Адриано.
Я порылась в закромах памяти, выуживая все, что знаю об этом времени: правление Людовика XV, фаворитки, войны, не громкие, но постоянные свары между герцогствами и странами. Мадам де Помпадур, Вольтер, Монтескьё, Руссо… Да много чего.
Все еще переваривала услышанное: выходило, что до нужного временно́го отрезка не дотянули лет сто как минимум. Дейминго же, видя мое состояние, осведомился, в порядке ли я и смогу ли самостоятельно передвигаться, поскольку нужно как-то выбираться отсюда. Пришлось его заверить, что взгляд у меня, как и прежде, цепкий, воля железная, нервы канатные, а язык острый. Так что, в случае чего, зацеплю, оглушу, повяжу и порежу! На этот выпад Таргос ехидненько уточнил: а как насчет просто ходить? Кивнула, подтверждая, что и сей подвиг мне по силам. Заявление, конечно, было больше бравадой, и свекор фыркнул, давая руку, чтобы смогла на нее опереться.
Шагнула, покачнулась, но сразу же выровнялась и решила лично узреть картину, которая заставила Адриано думать, что мы вляпались в эпоху Просвещения. А ведь я рассчитывала, что нас вынесет в 1584 год. Увы, моим чаяниям не суждено было сбыться. Надежды разрушила юная синьорита, которая вышла из остановившейся у дома кареты. Я увидела корсаж, едва прикрывающий грудь, талию, утянутую настолько, что ее можно было обхватить двумя ладонями. Высокая, чуть ли не в половину роста, прическа прелестницы, напудренное до белизны лицо, неестественно яркие губы и щеки, мушка на скуле и черная бархотка на шее – те детали, что выдают эпоху без слов.
