Проплыли мимо эти лохматые, словно небольшие копны скошенного сена, плоты и скрылись в густом тумане.
Наконец, передовой узбек остановился и сказал:
— Хорошо, тут и остановимся.
Ноги Батогову развязали и сняли его с лошади, но едва только его поставили на ноги, как он тяжело рухнул на песок: совершенно отекшие ноги отказались служить Батогову.
— Ну, брось его; пускай тут и лежит, — сказал узбек. — Оставь, не вяжи, — обратился он к джигиту, принявшемуся снова скручивать ноги пленника. — Не уйдет и так: видишь, он и стоять даже не может.
— Они крепки… эти русские собаки.
— Ну, ну, брось!
— Смотри, мы заснем, а он уйдет.
— Ну, когда заснете, тогда опять свяжете, коли пятеро одного боитесь, — сказал Батогов, который слышал, что о нем говорили.
— Э-э, ишь ты, очнулся.
— Да и говорит как, по нашему. Ты не из нугаев ли?[9]
— Я-то? Я — русский, — сказал Батогов. Он рад был заговорить с своими мучителями и надеялся выговорить себе еще какую-нибудь льготу.
— А русские все говорят по-нашему, — заметил серьезным тоном узбек. — Я сколько ни видал русских, все говорят... кто хорошо, кто дурно, а все говорят...
— Им шайтан помогает.
— Они оттого и живучи очень... Я в прошлом году одного резал-резал, а он все не издыхает; совсем голову отрезал, а он все кулаки сжимает.
— Это что? Я одному отрезал голову, положил в куржумы (переметные сумки), привез в аул, два дня в дороге был; вынимаю...
— Что же, верно плюнула тебе в бороду?
— Нет — куда: совсем протухла, даже позеленела вся...
Джигиты расхохотались.
Тем временем лошади были привязаны к приколам и разнузданы. Барантачи расположились на небольшой, свободной от камыша поляне, у подножья наносного песчаного бугра, с высоты которого можно было видеть довольно далеко через вершины окрестных камышей. Один из шайки взобрался на самый верх и лег на живот сторожить, лег и тотчас же задремал: сильная усталость брала-таки свое, да и сторожить-то было нечего: кто отыщет разбойников в этих глухих местах, где раздолье только кабанам да тиграм?
А темнота ночи все усиливалась; небо все сплошь высыпало звездами; по темному фону проносились яркие метеоры, оставляя после себя на мгновение блестящие, сверкающие миллионами бриллиантовых искр полосы; по всем направлениям чертили падающие звезды. Туман густел, и его беловатые волны все ближе и ближе подступали к бархану, на котором устроилась на ночь банда. Все кругом словно потонуло в этих волнах, и эти четыре полудиких наездника в своих характерных костюмах, со своим пленником-гяуром, приютились точно на небольшом острове; даже лошади их, от которых отделяло пространство не более десяти шагов, чуть виднелись неясными силуэтами, и только громкое фырканье да брязг наборной сбруи, увешанной амулетами, изобличали присутствие животных.
